Миллион в шкатулке
Шрифт:
Если бы у Ханны была своя крыша над головой, наверняка никто не спросил бы, почему она решила так поспешно переехать к Куперу, а не жить у себя. А что, если она, когда ее выставят из квартиры Айсобел, поживет какое-то время у подруги и не будет изображать мнимую любовь… или снимет комнату в отеле… или первую попавшуюся квартиру?..
Всем это покажется очень странным, а имидж нужно сохранять прежде всего. А Купер, как человек светский, мгновенно ухватил детали, которые ускользнули от внимания Ханны. Он был прав: игра станет гораздо убедительнее, если они будут жить под одной крышей.
Переехать и жить с ним? Она с сомнением взглянула на него. Ее несколько успокоила его реакция, когда он громко расхохотался при одной мысли о необходимости спать с ней. Смех, несомненно, доказывал, что здесь она в безопасности, как в монастыре. Да и есть ли у нее выбор?
— Зачем тебе нужно, чтобы я постоянно мозолила тебе глаза? — спросила она с искренним любопытством. — Я тебе не нравлюсь, ты считаешь меня живым кошмаром…
— Я не сказал бы, что твое пребывание здесь доставит мне массу удовольствия… Но если тебе не надо будет бегать в поисках квартиры, у тебя останется больше времени для поисков работы.
— И потом поскорее убраться…
Купер согласился:
— Я не сторонник долгосрочных обязательств.
— Я заметила. Конечно, теперь, поразмыслив, я вижу и преимущество. Пока я здесь, я могу защитить тебя от назойливости таких людей, как Китти Стивенс.
Он фыркнул:
— Тот день, когда мне понадобится защита от такой размалеванной куклы, как Китти Стивене…
— Не надо ее недооценивать, — предупредила Ханна. — Папенькина дочка имеет обыкновение получать все, что захочет. Даже может быть и так, что, если я сюда перееду, она найдет предлог и станет наносить мне частые визиты и заодно встречаться с тобой… — Тут она задумчиво нахмурилась. — Кажется, я поняла. Если ты сделаешь вид, что серьезно увлечен мной, это помешает тебе встречаться с другими женщинами.
Брови Купера удивленно взлетели вверх.
— Думай, что ты говоришь, Ханна. Я ведь могу передумать и отказаться участвовать в этом фарсе.
— Думаю, ты уже предусмотрел возможный побочный эффект, — сказала Ханна. — Вероятно, это обстоятельство первым пришло тебе в голову: для женщин, которые тебя не интересуют, мое пребывание здесь будет серьезным препятствием. Держу пари, именно поэтому ты пригласил меня переехать к тебе. Но с другой стороны…
— И ты абсолютно уверена, что именно так я и думаю?
— Ты можешь встречаться с ними, не пропуская ни одной, приглашать их в любое время, делая вид, что все они — мои подруги и ты себя никак не компрометируешь.
— Ну, а что все они будут думать о тебе… о нас?
— Когда твои подружки будут приходить — я исчезаю, ты развлекаешься, зачем им что-то думать? Ну, теперь, когда мы все выяснили… — Тут Ханна вынула из кармана пакетик с чаем и помахала у него перед носом. — Когда я вернулась, грузчики собрали и унесли всю посуду. Можно мне согреть воды?
— Только обещай не выплескивать чай мне в лицо, — ввернул Купер. — А так, конечно, располагайся.
Ханна пыталась убедить Купера, что помощь ей не нужна, но он спустился вместе с ней за вещами.
— Это самое меньшее, что может сделать джентльмен для дамы, которая собирается переехать к нему жить, — сказал он, и Ханна решила не спорить — он явно провоцировал ее на грубость.
Грузчики уже ушли, и в пустых комнатах квартиры Айсобел гуляло гулкое эхо.
Без мебели комнаты обрели заброшенный вид. Только углубления на поверхности ковра напоминали о том, что там стояла мебель.
Купер вошел в гостиную.
— Здесь необходим основательный ремонт. Надо поставить мать в известность.
Ханна нахмурилась:
— А какое отношение она имеет к этой квартире?
— А кому, по-твоему, принадлежит теперь эта квартира?
— Только не твоей матери. Кен говорил о каком-то тресте или концерне.
— Он имел в виду семейный фонд.
— Вот черт! Надо было обменять Шкатулку влюбленных на эту квартиру.
— Ничего бы не получилось. Фонд — это дитя матери, а не мое. Я только сижу в правлении для вида. — Он хмуро огляделся. — Любовное гнездышко порядком обветшало с тех пор, когда я был здесь в последний раз.
Ханна даже споткнулась:
— Ты хочешь сказать, что бывал здесь раньше?
— Неужели ты думаешь, что Айсобел не воспользовалась преимуществом родных стен, когда мы пытались договориться насчет шкатулки?
— Она настояла, чтобы ты явился к ней? — Ханна мысленно представила эту сцену. — И что же? Усадила тебя в изящное маленькое кресло, напоила чаем с бутербродами?..
— Да ты что? Старуха была гораздо хитрее, чем ты себе представляешь. Она усадила меня в огромное кресло, налила мне шотландского виски с содовой и не без слезы в голосе и в глазах рассказала, как когда-то смешивала виски для моего деда.
Ханна зачарованно слушала.
— Знаешь, я бы не удивилась, если бы ты тогда подсыпал ей в бокал мышьяку.
— Виски было великолепным, — продолжал Купер. — Возраст нисколько не сказался на нем. Если, конечно, она говорила правду.
— И ты выпил?
Он удивился:
— Конечно. Шотландское виски не портится от долгого хранения. Кроме того, если бы я не выпил, она подумала бы, что я разгадал ее игру. Интересно, сохранилась ли эта бутылка? Если ее и в самом деле покупал мой дед…
— Ты поищи, а я тем временем соберу вещи.
Когда она вернулась в гостиную с чемоданами, Купер стоял к ней спиной, опершись о каминную доску. Помолчав, она наконец спросила:
— Что с тобой?
Он повернулся.
— Почему ты спрашиваешь?
— У тебя такой вид, словно тебе стало плохо. — Сказав это, Ханна поставила чемоданы к его ногам. Она заметила, что он пристально разглядывает фотографию на камине. — Это портрет твоего дедушки?
— Да, это Ирвинг в свои лучшие годы, — кивнул Купер.