Миллион завтра

Шоу Боб

— Минутку, — раздраженно обратился он к соседу. — Что это значит?

— Это намек на фильмы, которые мы смотрим в Институте истории… Ах, да, ты, кажется, туда не ходишь? — сказал Наварро.

— Нет.

— Так вот, в старых фильмах мигалка кинокамеры часто давала стробоскопический эффект, и зрителям казалось, что спицы колес вращаются не в ту сторону.

— И над этим все смеются?

— Знаешь, старина, — сказал Наварро, хлопнув его по спине, — лучше выпей еще.

Карев последовал совету, а цветные надписи за пределами его личного мирка, размещенного в стакане виски, волновались и вдруг опадали, собираясь в его сознании…

Расскажи

мне все о боге… Я пришел за своей долей сапожного крема… Хочешь сделать из меня нуль?.. А этим я подстрелил того паука… Конечно, я могу быть вежлив, если это сохранит мне деньги…

— Я например считаю, рассуждал кто-то, — что бессмертие стало доступным слишком поздно, ибо среди нас нет пионеров типа братьев Райт, которым следовало бы продлить жизнь, чтобы они увидели развитие того, чему положили начало…

…В эту минуту я на этапе брожения в сиропе… Вероятно, погиб, защищая себя… Смерть — это способ, которым природа заставляет нас уменьшить темп…

— Минуточку! — фыркнул Карев, потягивая из стакана. — Последняя фраза смешная. Разве это не причина для дисквалификации?

— Наш неоценимый Вилл, — прошептал Наварро.

— Если можно приводить смешные фразы, то я тоже сыграю, — не задумываясь заявил Карев, ища взглядом какой-нибудь свободный проектор. За его спиной Мэй и Верт, забыв обо всем, тискали друг друга, и видно было, что они потеряли интерес к игре. Карев взял проектор Мэй, некоторое время разглядывал клавиши, потом принялся слагать цитату. В задымленном воздухе повисли слова: Способ от дурного запаха изо рта — немедленная смерть.

— Это очень похоже на последнее, — запротестовала Термина, красная фигура которой маячила слева. — Кроме того, ты сам это выдумал.

— А вот и нет! — победно произнес Карев. — Я слышал это в программе тривизии.

— В таком случае это не считается.

— Ты впустую тратишь время, Термина! — воскликнула Афина. — Вилл получает от игры удовольствие только тогда, когда нарушает ее правила.

— Спасибо дорогая, — сказал Карев, сгибаясь в преувеличенно низком поклоне. "Мы с тобой играем в другую игру, — гневно подумал он, — и ее правила я тоже нарушу".

Утром, когда нервы его содрогались от призрака побежденного похмелья, ему стало стыдно своего поведения на приеме, устроенном Афиной, однако он не отказался от мысли досадить ей.

Глава 3

Оба пистолета для подкожных уколов лежали в черном футляре, в складках традиционно пурпурного бархата, а ствол одного из них был обклеен вокруг красной лентой.

Баренбойм постучал по помеченной трубке старательно ухоженным пальцем.

— Это для тебя, Вилли, — решительно сказал он. — Мы поместили заряд в самом обычном пистолете, чтобы потом никто не заметил ничего необычного. После употребления сними ленту.

Карев кивнул.

— Понимаю, — сказал он, захлопнул футляр и спрятал в саквояж.

— Тогда, пока все. Значит, теперь ты на три дня уезжаешь в горы на свой второй… м-м-м… медовый месяц, а я устроил все так, что после возвращения начальник лаборатории биопоэзы обратится к тебе с просьбой лично проверить некие бюджетные операции на Перевале Рэндела.

Можно сказать, что все сделано, как надо, верно?

Баренбойм развалился в большом кресте так, что торчащий живот поднялся вверх под складками туники. Под маской двухсотлетней

сдержанности его безволосое лицо своей гладкостью и непонятным выражением напоминало лицо фарфорового Будды.

— Полностью с вами согласен.

— Надеюсь на это, Вилли, ведь тебе здорово повезло.

Как приняла это известие твоя жена?

— Просто не могла поверить, — со смехом ответил Карев, стараясь, чтобы он прозвучал естественно. После попытки поделиться с Афиной этой новостью прошло уже четыре дня, и с тех пор они барахтались в паутине быстро твердеющей горечи, не в силах сблизиться или понять друг друга… Он, конечно, понимал, что ведет себя, как ребенок, но все-таки хотел наказать Афину за то, что она обнажила его душу, отплатить ей за преступление, заключающееся в том, что она знает его лучше, чем он сам. Перед неумолимой нелогичностью их супружеского соперничества он мог сделать это только одним способом: доказать, что она неправа, даже если она и права. Он решил не говорить Афине о препарате Е.80, зная, что потом сможет оправдать свое поведение необходимостью соблюдения тайны.

— Вот и хорошо. Теперь я оставляю все в твоих руках, Вилли. Ты вернешься в свою контору и какое-то время не будешь со мной контактировать. Один из нас, Мэнни или я, свяжемся с тобой после твоего возвращения.

Карев встал.

— Я еще не поблагодарил…

— Это лишнее, Вилли, совершенно лишнее. Желаем тебе хорошего отпуска, — сказал Баренбойм. Он не перестал улыбаться даже тогда, когда его заслонила дверь кабинета.

Карев вернулся в свою контору и закрыл дверь на ключ. Сев за стол, он вынул из саквояжа черный футляр, положил его перед собой и внимательно осмотрел запоры.

Их спроектировали так, чтобы крышка отскакивала под прямым углом к коробке, однако, загнув отверткой металлические заслонки, он сумел изменить их положение таким образом, что крышка открывалась под меньшим углом.

Довольный сделанным, он сорвал красную ленту с пистолета, содержащего Е.80, и положил его в переднее углубление футляра.

Голубые воды озера Оркней мягко поблескивали в лучах послеполуденного солнца. Спускаясь по лестнице с вертолета, Карев глубоко вздохнул и повел взглядом по видимым вдалеке снежным склонам, маленьким, как игрушки, соснам, и светлым пастельным контурам отеля "Оркней Регал". Как с гордостью было объявлено через динамики реактивной машины, из-за холодного атмосферного фронта, воздействующего на западные штаты, руководство курорта покрыло расходы, связанные с установлением над озером линзообразного поля Бюро управления погодой.

Глядя вверх, в пустую голубизну, Карев чувствовал себя так, словно оказался внутри античного стеклянного украшения с падающим снегом внутри.

— Как называются эти старинные стеклянные шары с миниатюрными хлопьями снега? — обратился он с вопросом к Афине, когда вместе с другими пассажирами входил в здание аэропорта.

— Не знаю, есть ли у них специальное название.

У Ольги Хикней их в коллекции больше десятка, и она называет их снегуличками, но, кажется, это название цветка.

Афина тоже с интересом разглядывала долину и говорила голосом совершенно спокойным, какого не было у нее со времени той вечерней ссоры. Она раскраснелась и одета была в новый вишневый плащ, похожий, как вдруг подумал Карев, на тот, который носила десять лет назад во время их свадебного путешествия. Было ли это знаком для него?