Миллионер
Шрифт:
– Для тебя это важно?
– Ты так и не понял, что я тебя люблю. Поэтому твое решение для меня важно. Опять же оно и меня затрагивает. Не очень, знаешь ли, хочется провести остаток жизни в тюрьме.
– Это мне нужно волноваться. А ты и Дронов в данном случае остаетесь в стороне. Если все удачно складывается, то вы получаете свои деньги и ничем не рискуете.
– Дронов меня меньше всего волнует.
– Допустим. Кристи, я долго думал и надумал, что играть в сомнительные игры с Рюминым, Крюковым, Дроновым и прочими говнюками я не буду. Любой из
«В том числе и Крюков, который предлагает мне акции и сулит золотые горы».
– Не верю я никому в этом зверинце. Получу деньги, откажусь под благовидным предлогом от дальнейших трудовых свершений и буду искать более спокойное и, главное, независимое применение своих знаний и талантов, если они у меня есть. А кое-что, видимо, все же имеется, раз они роем вокруг меня вьются, – похвалил себя Максимов.
– Ты найдешь интересную работу, я не сомневаюсь.
– Приглашу и тебя, Кристи. Предложу интересную высокооплачиваемую должность, а приставать не буду, – благородно предупредил Максимов.
– Очень жаль!
– Ты о чем?
– Жаль, что не будешь приставать.
– Коды у тебя с собой? – решил перейти к делу Максимов.
Он допускал, что все же будет приставать к девушке, но говорить сейчас на эту тему было бы верхом неблагоразумия.
Кристина достала из сумочки флэшку и протянула ее Максимову.
– Все здесь. Пароль ты знаешь. Когда ты планируешь? Я спрашиваю, чтобы знать, когда ждать поступления денег на мой счет.
– Я все внимательно изучу. До операции встретимся еще раз – уточним порядок передачи денег. Ты еще увидишься с Дроновым?
– С тобой я больше встречаться не буду. Это опасно. Условия передачи и все данные есть на флэшке. Если ты чего-то не поймешь, тогда отправь мне sms. Так, когда примерно ты провернешь это дело?
– В течение недели.
– Я завтра беру бюллетень и на связь пока не выхожу. Только в самом крайнем случае по твоей просьбе, – заметила побледневшая от волнения Кристина.
– Страхуешься?
– Да, а что в этом плохого?
Екатерина заметила перемены в настроении мужа. Он опять ушел в себя, двигался заторможенно, словно во сне. Глаза напряженные и воспаленные.
«Что с ним, влюбился? Непохоже. Любовь человека будоражит, возвышает, а его будто точит болезнь».
Екатерина не знала, что и думать. Отношения в семье восстановились, уже серьезно подумывали завести ребенка, а красавец муж становится похожим на одержимого манией психического больного.
Смотришь на него – и самому страшно делается.
– Саша, у тебя все в порядке? – не выдержала и спросила Екатерина.
– Не волнуйся. Много работы. Скоро решу все проблемы, и поедем отдыхать.
«Дай-то Бог. Доживем ли?» – с сомнением вглядывалась Екатерина в обострившееся лицо мужа. Ответ ее не удовлетворил.
«Похоже, что Сашка все же что-то скрывает».
Максимов действительно переживал, чувствуя, что принятое решение круто изменит его жизнь.
«Уедем
Эти размышления уже ничего не могли изменить.
Маршрут был определен, и Максимов спорил сам с собой не о направлении движения, а скорее о том, высадят его из поезда или все же удастся доехать до далекой и пока совсем не привлекательной станции.
«А что, собственно, я теряю, если даже эта афера с комнатой-сейфом раскроется? Поругаюсь с Рюминым? Да пошел он! В любом случае больше с ним работать я не собираюсь. Вызову негативную реакцию Крюкова? Но он постарается молчать. В тряпочку! У самого рыльце в пушку – деньги ведь он украл. Даже в случае провала шума много не будет. Постараются дело замять».
Все выглядело логично. Сомнения морального свойства отходили на второй план и улетучивались по мере приближения дня «Х».
Продолжал доставать Крюков. С присущей ему неугомонностью он уже два раза спрашивал, когда Максимов ответит на его предложение и вообще как он видит перспективы их дальнейшего сотрудничества. Приглашая к себе в офис, как правило, после сытного обеда с нужными людьми, Крюков часами терзал Максимова своими рассуждениями о неотложных мерах, сомнительной позиции Рюмина, ситуации в стране и в многострадальной компании «Интер-Полюс».
Максимов, перегруженный работой, не успевал пообедать, приезжал на эти выматывающие беседы голодным и злым, но вынужден был выслушивать многословные проповеди.
Проявляя народность и в некотором смысле пристрастие к модной соборности, а также похвальный патриотизм, Крюков обращал внимание даже на народные приметы.
– Александр Михайлович, конец июня – благоприятный для наших планов период. Заканчивается поздний сев гречихи и ярового хлеба. В эти дни устраивали пир для работников, которые унавоживали поля и говорили им: «Навоз густ, и амбар не пуст!» Правильно. Или вот еще: «Молились Модесту на случай падежа скота. Вздует Пеструху, отъевшуюся на хлебном поле, и уж после скотину не поднять...» М-да, это не очень понятно...
«Зато с навозом у тебя все в порядке, гречкосей ты наш! – хотелось крикнуть Максимову. – Как я к твоим идеям отношусь? Как колобок – и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, и от тебя, Крючок сиволапый, уйду».
Какое ему дело до местечковых забот Крюкова! Пусть сам разгребает свои авгиевы конюшни.
«Хотя нет, это я зря. Таким предложением, как мне сделал Крюков, не бросаются. Будем считать союз с ним резервным вариантом», – решил Максимов и в конечном итоге дал согласие.
События развивались вполне предсказуемо.