Миллионщица
Шрифт:
Когда-то, давным-давно, Красных, в первый и в последний раз в жизни, увлекся ненадолго астрономией, и теперь, в экстремальной ситуации, старые знания, казалось, навсегда погребенные под грузом прожитых лет, внезапно всплыли в памяти: он вспомнил и проступивший над головой звездный рисунок, и название самой яркой в нем путеводной звездочки. Еще несколько минут, которые провел, едва ли не вжавшись в тропинку, понадобилось ему, чтобы сориентироваться и понять, что единственная здешняя более-менее цивилизованная дорожка ведет на север. А Витька говорил, что как раз с северной стороны проходит трасса.
…На упомянутую трассу Красных выбрался
Наконец, прошагав какое-то расстояние по каким-то кочкам, дважды споткнувшись и один раз свалившись в яму и только чудом не сломав ногу, отчаявшийся Красных выбрался на трассу и проголосовал первому попавшемуся авто. Еще минут двадцать ни одна из машин не желала останавливаться, Сергей уже подумывал просто-напросто кинуться на капот следующей, но тут вдали показались фары более крупные, чем у легковых машин, спешивших в этот очень поздний час в сторону столицы, и на этот раз надежды Красных оправдались: громадный трейлер-холодильник с сонным водителем за рулем, видимо, даже обрадовавшимся неожиданному пассажиру, способному растормошить его, если вдруг задремлет, остановился, среагировав на отчаянные прыжки несчастного.
– Тебе куда, мужик? – Дядька абсолютно бесстрашно и с должной долей безразличия оглядел Сергея.
– В М-москву!..
– Ясное дело – в Москву… Куда, я спрашиваю?
Красных назвал адрес, водитель пожал плечами и мотнул головой:
– Ладно, залезай, там покажешь… Только почисться немного, грязи нанесешь…
Сергей только тут удосужился оглядеть себя – насколько это было возможно. Партизанский способ передвижения не прошел даром, с костюмом стоимостью в полторы тысячи долларов смело можно было попрощаться.
– Ты не думай, я заплачу, обязательно заплачу… – бормотал он, пытаясь забраться в расположенную высоко над землей кабину. – Деньги у меня есть…
– Конечно, заплатишь! – уверенно кивнул водила, оказавшийся при ближайшем рассмотрении огромным, похожим на быка мужиком. – Мне даже шлюхи платят, не то что такие подобранцы ночные!..
И он заржал, вполне довольный своей «шуткой».
19
Денис Грязнов-младший, родной и любимый племянник Вячеслава Ивановича, выбросил в приоткрытое окно машины пустой пакетик из-под чипсов и посмотрел на мирно дремавшего на соседнем сиденье Филю Агеева. Денис добродушно усмехнулся и толкнул одного из своих лучших сотрудников в бок – не слишком сильно.
– Вставайте, граф, вас ждут великие дела!.. – негромко процитировал он в ухо Филе одного из своих любимых поэтов, и Агеев моментально открыл глаза: привычка мгновенно засыпать и так же мгновенно просыпаться как раз и была приобретена им еще в Афгане, где они с Денисом служили вместе в те далекие, недоброй памяти времена.
– Знаем мы эти наши «великие дела», – фыркнул Агеев. – Статья сто пятьдесят восьмая, часть третья…
– Неправда твоя! – насмешливо возразил Денис. – Проникнуть незаконным образом в жилище мы, конечно, собираемся, а вот насчет кражи – вряд ли можно считать кражей поиск соответствующих ворсинок на имеющейся там мебели. Кстати, надеюсь, свой замечательный пылесосик положить в свой же замечательный чемоданчик ты не забыл?
– Обижаешь, начальник… – Филя сладко потянулся, посмотрел на свои часы со светящимся циферблатом, потом глянул в окно машины.
Вокруг стояла глубокая тишина, изредка нарушаемая лишь отдаленным шелестом шин по асфальту с неблизкого шоссе.
– Могли бы и пораньше двинуть на дело, – проворчал Агеев. – Райончик-то спальный, небось, давным-давно опустел… Суеверный ты человек, Денис Андреевич!
– В нашем деле все суеверные – так, на всякий случай. Ладно, пошли!
Район, в котором располагался нужный им дом, и в самом деле был, как выразился Филя, спальным, и действительно уже к полуночи большинство окон вокруг погасли, и даже последние собачники успели выгулять своих хвостатых питомцев. Денис, однако, неукоснительно придерживался своих собственных правил, от которых никогда не отступал, исходя из непреложного факта: самый крепкий сон одолевает любого человека между двумя и тремя часами утра, в так называемый «час быка». Его-то он и считал наиболее подходящим для таких случаев, как сегодняшний.
Кодовый замок на нужном им подъезде давным-давно был вырван с корнем, но в самом подъезде, как ни странно, оказалось довольно чисто и даже лампочки на площадках исправно горели – правда, одна из них явно собиралась свести счеты с жизнью: глубокую тишину, царившую в доме, нарушало ее назойливое зудение.
На третьем этаже, который и был им нужен, напротив любовного гнездышка располагалась дверь, к облегчению Дениса с Агеевым, лишенная «глазка». А для того чтобы открыть оба замка квартиры Красных, Филе понадобилось не больше пяти минут. И оба они бесшумно проскользнули в душную темноту маленькой прихожей.
– Действуем, как договаривались, – шепнул Денис, – думаю, кухня нам не нужна, ее осмотрим в последний момент. Начинай отсюда, фонарик, думаю, можно включать смело. Я пошел в комнату, к окну, ежели что – свистну…
Агеев молча включил фонарик – он был уже в тонких, не мешающих движению перчатках, удивительно прочных и удобных, привезенных Денисом в огромном количестве из Испании.
Как и предполагалось, в прихожей находился встроенный шкаф, который они собирались осмотреть в первую очередь.
Денис между тем проскользнул в комнату и первым делом пребольно стукнулся коленом об угол громадной кровати, занимавшей ее большую часть и, не выдержав, чертыхнулся.
– Эй… Ты чего? – тихо, но обеспокоенно поинтересовался из прихожей Агеев, обшаривавший в этот момент нутро шкафа фонариком.
– Расставили тут свой сексодромище… – смущенно пробормотал Грязнов-младший и, поморщившись, двинулся к окну. Его глаза уже успели адаптироваться к царившей здесь полутьме: помимо упомянутого сексодрома комната вместила в себя стоявший напротив кровати низкий стеклянный столик и два светлых глубоких кресла, обтянутых ворсистой тканью. В изголовье кровати имелась длинная полированная тумбочка для постельного белья, на которой стояла настольная лампа с темным абажуром. Это было все.