Миллионы вероятных шагов
Шрифт:
– Ну как дела, дружище? – заботливо спросил Михвелс, подойдя к его кровати.
Невысокая девушка, с печальными серыми глазами, которую он запомнил с первого дня в больнице, поспешно встала. Она ухаживала за больными, не успевая менять пелёнки, которые моментально пропитывались зловонной жижей, сочившейся из синих пятен на коже. Пытаясь подбодрить больных, она сама еле стояла на ногах. Девушка почти не отдыхала, сколько Михвелс наблюдал за ней. Это сказалось на её и без того бледной коже. Под глазами появились тёмные круги, а чёрные волосы потускнели, перестав сиять здоровым блеском.
Каждый раз, при виде Михвелса, она тушевалась и сникала, словно боялась его или не доверяла. И это не укрылось от пытливого взгляда брумнта. Ему было интересно узнать причину странного поведения, но он не решался спросить напрямую. Как-то он задал вопрос Ивэнзу, но тот лишь сказал, что Элин всегда выглядит странной, а ещё часто впадает в отрешённое состояние. Похоже, она сама больна, только психически. Но ему некогда присматривать за ней, потому что есть много других, кому нужно уделить внимание. Ивэнз сказал, что Элин пришла добровольно около пятидесяти дней назад, и ни разу не роптала и не жаловалась. В ней чувствовалась сила духа и внутренняя твёрдость. Она всегда, не смотря на усталость, хорошо и самоотверженно ухаживала за больными, с трудом сдерживая слёзы, когда кто-то из них умирал. Она не боялась заразиться, отдавая все силы, чтобы помочь несчастным, посторонним людям.
Михвелс бросил беглый взгляд на девушку, когда она поспешно отошла в сторону, оставив его с Нонтом. Да, она действительно странная, но тем интересней наблюдать за ней.
– Как себя чувствуешь? – чуть встряхнув головой и отгоняя мысли об Элин, спросил Михвелс.
Нонт измученно лежал на спине. Разгорячённое сознание почти лишило его зрения. Пошевелиться было нереально. Каждый вздох давался с огромным трудом, принося боль и огонь. В глубине души он понимал, что скоро умрёт, но не сдавался, цепляясь зубами за жизнь. Она ему слишком дорога, чтобы позволить ей исчезнуть.
– Ужасно – еле выдавил Нонт пересохшими губами.
– Я принёс тебе лекарство. Должно помочь.
– Хорошо. Может, протяну пару дней.
– Ты вылечишься. Всё обойдётся.
Нонт тихо застонал.
– Если так – с меня вечная благодарность. Буду верным рабом.
– Рабство отменили три тысячи лет назад. Так что хватит устной благодарности.
Краешки губ Нонта тронула еле заметная улыбка. Ему нравился этот брумнт. Такой отчаянный и настойчивый, со слепой верой в победу над болезнью.
– Договорились. Осталось встать с проклятой кровати.
Михвелс открыл коробок, в котором вязкая субстанция жёлтого цвета сразу стала превращаться в мелкие кристаллы. Осторожно вытянув две штуки тонким пинцетом, он положил их Нонту на лоб. Они стали медленно вертеться по часовой стрелке, буравя кожу и проникая внутрь. А когда через несколько секунд их контуры обозначились под кожным покровом, Нонт с облегчением закрыл глаза. Боль стала отступать, возвращая долгожданную лёгкость и покой. И в этот момент вера в победу маленькой искрой вспыхнула в затуманенном сознании. Может, смерть не наступит, и жизнь ещё покажет свои чудеса.
*******
Михвелс устало лежал с закрытыми глазами, пытаясь хоть немного восстановить силы. Он был жутко уставшим. Около пяти часов подряд приходилось смешивать компоненты, пытаясь приблизительно получить то, что поможет с болезнью. Казалось, он правильном пути, но что-то упрямо ускользало – нечто важное и существенное, без чего не получалось завершить исследование. Было ощущение, что он ходит кругами, не в силах выявить недостающий элемент.
Михвелс тихо вздохнул, пытаясь переключить сознание. Перед взором стали проноситься картины прошлого – жизнь на Ивилоне, скитание по пустыне, незаконченный эксперимент. Интересно, сможет ли он вернуться к нему? Довести до конца дело всей жизни, проверить вероятность событий? Или же ему никогда не достигнуть заветной цели? И ответа не существовало. Всё было слишком изменчиво…
Чувствуя, что начинает перегреваться от хоровода мыслей и высокой температуры в комнате, Михвелс сел на край кровати. Флакон с ледяной жидкостью, которая помогала избежать реакции организма на тепло, стоял рядом. Хорошо, что для её приготовления всё имелось в достатке. Иначе… Михвелс поморщился, прекрасно понимая опасность, если не сможет каждые два часа пользоваться настойкой. Его смерть наступит не сразу. Но перед тем, как умереть, он сполна испытает жуткие мучения и боль.
Вылив на ладонь большую бесцветную каплю, брумнт стал быстро втирать её в щеки и лоб. В воздухе появился кисловатый запах, смешанный с тонким цветочным ароматом.
Почти сразу Михвелсу стало легче. Он раньше и не представлял, что будет так уязвим от тепла. Как люди живут на Авмире – раскалённой, обжигающей планете? Другое дело Ивилон – любимый мир холода и стужи.
Осторожный стук в дверь раздался совершенно неожиданно. Михвелс чуть не выронил флакон, теряясь в догадках, кто бы это мог быть. Стук повторился.
– Можно войти? – тихий женский голос смутил окончательно.
Быстро подойдя к двери, Михвелс резко открыл её. На пороге стояла та самая девушка, за которой он втайне наблюдал вот уже несколько дней. Её чёрные волосы были перевязаны синей лентой, а длинное, строгое платье доходило почти до пят. Но что приковывало внимание больше всего – неподдельный испуг в больших, серых глазах.
– Что с Вами? – изумлённо спросил Михвелс, вглядываясь в её взволнованное лицо.
Девушка торопливо зашла внутрь, нервно заламывая пальцы. Несколько секунд она молча смотрела себе под ноги, не решаясь заговорить. И только когда Михвелс закрыл дверь, чтобы никто их не услышал, она решилась нарушить молчание. Подняв на брумнта ясный, горящий взгляд, она судорожно вдохнула.
– Простите, что отвлекаю Вас. Меня зовут Элин. Пожалуйста, не сочтите меня сумасшедшей, но мне очень нужна Ваша помощь.
Михвелс напрягся. Тон и манера девушки выдавали её крайнее возбуждение, но в чём причина?
– Вы не заболели? – осторожно предположил он.
Элин отчаянно замотала головой.
– Нет, со мной всё в порядке. То есть… не в полном… но это не имеет отношение к эпидемии. Этой болезни у меня нет…
Она снова замолчала, подбирая слова. Что-то печальное и тревожное в облике заставило Михвелса пожалеть её. Казалось, она совсем одна и не может справиться с чем-то неведомым и неприятным, терзающим душу.