Милорадович
Шрифт:
Через город, где все смешалось, следовало провести пехоту, кавалерию, артиллерию и многочисленные обозы — в том числе с ранеными, что требовало немалого количества времени. К тому же многие из московских жителей только теперь осознали опасность и спешно покидали Москву, так что улицы были забиты обывательскими обозами… Бой в городе привел бы не только к гибели тысяч мирных граждан и полному разрушению Москвы, но к катастрофе всей армии. На улицах каре против кавалерии не выстроишь, и батарею, чтобы сдержать пехоту картечным огнем, не установишь — каждому придется сражаться за себя, и превосходящий противник станет просто давить всей массой, вытесняя обороняющихся. Отступающая армия превратится в неорганизованные толпы, которые будут побиваемы на улицах, в домах и во дворах…
Французов следовало остановить у Московских застав и держать там до тех пор, пока русская армия не проберется через лабиринт московских улиц — но как?
Граф Ростопчин в Фили приглашен не был. Еще ничего не зная о решении Кутузова, «бешеный Федька», как нарекла его Екатерина II, взывал к москвичам: «Я вас призываю именем Божией Матери на защиту храмов Господних, Москвы, земли Русской. Вооружитесь, кто чем может, и конные и пешие; возьмите только на три дня хлеба, идите со Крестом. Возьмите хоругви из церквей и с сим знаменем собирайтесь тотчас на трех горах. Я буду с вами, и вместе истребим злодея» [999] .
999
Ростопчинские афиши. с. 60.
Долго ли могло это ополчение противостоять закаленным наполеоновским батальонам? По опыту предшествовавших войн французы знали, что взятие неприятельской столицы становится последним аккордом боевых действий… То, что Москва столицей Российской империи не являлась, мало кого смущало — все были настроены на скорый отдых и мгновенное обогащение.
Единственной реальной силой, находившейся между Москвой, армией и вражескими полчищами, был арьергард генерала Милорадовича, составлявший не более чем 20 тысяч человек.
«Первого сентября прислали ко мне приказ о сдаче Москвы, с тем чтобы я "почтил сражением древние стены столицы" и тем выиграл бы время к допущению обозов и тяжестей выехать из города», — об этом граф Милорадович рассказал флигель-адъютанту Михайловскому-Данилевскому в 1818 году [1000] . «Это выражение взорвало Милорадовича. Он признал его макиавеллистическим и отнес к изобретению собственно Ермолова» [1001] . «Прямодушный, откровенный герой, он без сомнения готов был пасть в упорном бою, защищая Москву; но вид сражения представлялся ему насмешкою над ним и не почтением, а скорей оскорблением древних стен столицы» [1002] .
1000
Милорадович М.А.О сдаче Москвы… с. 59.
1001
Щербинин А.А.Записки Щербинина // 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. с. 23.
1002
Попов А.Н.Французы в Москве в 1812 году // Русский архив. 1876. № 2. с. 232.
Письмо было доставлено в крестьянскую избу, где Михаил Андреевич возлежал на большой куче соломы, наваленной на полу, с дорогим янтарным чубуком в руках, и беседовал с одним из своих адъютантов и квартирмейстером Щербининым, примостившимися по краям той же кучи. Милорадович возмущался:
— Прикажи мне князь Кутузов драться — и я бы дрался до последнего человека. Прикажи он отступать — я, скрепя сердце, отступил бы. Но здесь не сказано ровным счетом ничего, кроме того, что вся ответственность возлагается отныне на меня одного, а сдача Москвы черным пятном ложится на мое имя!
Решив ехать поутру к главнокомандующему отказаться от начальствования над арьергардом, Михаил Андреевич улегся спать… Утром ни о чем подобном не было и речи — отважный русский генерал был готов выполнять свой долг, прекрасно сознавая, что ему следует сделать невозможное или умереть.
Зато в тот самый час к его арьергарду направлялся генерал Ермолов.
«Князь Кутузов послал меня к генералу Милорадовичу, чтобы он сколько возможно удерживал неприятеля или бы условился с ним, дабы иметь время вывезти из города тяжести. У Дорогомиловского моста с частью войск арьергарда нашел я генерал-лейтенанта Раевского, которому сообщил я данное мне приказание для передачи его генералу Милорадовичу» [1003] .
1003
Ермолов А.П.Записки А.П. Ермолова. 1798—1826. с. 206.
Хотя обвинять в трусости Ермолова нельзя, однако на глаза пылкому Милорадовичу он решил пока не попадаться… Но тому уже было не до него.
«Поутру я получил на французском языке письмо от князя Кутузова к маршалу Бертье для доставления оного на французские передовые посты, в котором по принятому на войне обычаю русские больные и раненые, находящиеся в столице, поручались в покровительство завоевателей. Это письмо еще рано отсылать, подумал я, и расположил арьергард свой в боевой порядок с тем, чтобы дать упорнейшее сражение. Скоро, однако же, многочисленные французские колонны показались отовсюду и начали меня обходить со всех сторон: одна из них была уже близ Воробьевых гор, в то время как я находился за шесть верст впереди Москвы. Дабы неприятели не так скоро завладели Воробьевыми горами, то я послал туда небольшой отряд с тем намерением, чтобы маскировать и ввести неприятеля в обман, будто там много войск», — рассказывал граф Милорадович [1004] .
1004
Милорадович М.А.О сдаче Москвы… с. 59.
«Арьергард, сильно теснимый, приближался быстро к Москве. Полковники Сипягин [1005] и Потемкин, находившиеся при Милорадовиче, давали ему разные советы, каким образом дать отпор неприятелю. Милорадович ехал молча. Вдруг приказал он адъютанту поехать к лейб-гвардии гусарскому полку и потребовать офицера, который объяснялся бы хорошо на французском языке…» [1006]
«Чем опасность больше, тем я становлюсь пламеннее, — рассказывал граф Милорадович. — Презрев все даваемые мне советы, я обратился с гордым, торжествующим лицом к моим адъютантам и закричал: "Пришлите мне какого-нибудь гусарского офицера, который умеет ловко говорить по-французски". Когда приехал таковой офицер, то я сказал ему с тем же надменным видом: "Возьмите это письмо, поезжайте на неприятельские аванпосты, спросите командующего передовыми войсками короля Неаполитанского и скажите ему моим именем, что мы сдаем Москву и что я уговорил жителей не зажигать оной с тем условием, что французские войска не войдут в нее, доколе все обозы и тяжести из оной отправлены не будут и не пройдет через нее мой арьергард. Посему скажите, чтобы он, король Неаполитанский, сейчас приостановил следование колонн… Есть ли же король Неаполитанский не согласится на сие предложение, то объявите ему, — сказал я грозным голосом, — что я сам сожгу Москву, буду сражаться перед нею и в ее стенах до последнего человека и погребуся под ее развалинами". Слова сии изумили всех предстоящих, мой адъютант де Юнкер сказал мне: "Mon G'en'eral, on ne brave pas l’arm'ee francaise". — "C'est `a moi `ala braves, — отвечал я, — et `a vous de mourire" [1007] » [1008] .
1005
Сипягин Николай Мартемьянович(1785—1828) — флигель-адъютант; генерал-лейтенант. Участвовал в Аустерлицком сражении (1805), в сражении при Фридланде (1807). В 1812 году находился при великом князе Константине Павловиче, а затем при князе Багратионе, с которым и участвовал при защите Шевардинского редута и в сражении при Бородине. Позднее состоял при Кутузове. В сражениях при Вязьме и Красном участвовал в отряде Милорадовича. Во время Заграничных походов назначен начальником штаба авангардного корпуса Милорадовича и вместе с ним находился при обложении крепости Глогау. Отличился в битве при Лейпциге (1813), в сражении при Арси-сюр-Об и под Парижем. В мирное время состоял начальником штаба Гвардейского корпуса, основал «Военный журнал». Начальник 6-й пехотной дивизии в 1819 году, позднее начальник сводной дивизии 5-го пехотного корпуса. В 1827 году получил пост тифлисского военного губернатора.
1006
Щербинин А.А.Записки // Изгнание Наполеона из Москвы. М., 1938. с. 23.
1007
«Генерал, перед французской армией не надо бравировать». — «Это мое дело бравировать, а ваше умирать» (фр.).
1008
Милорадович М.А. Осдаче Москвы… с. 59—60.
Удивительный рассказ! Генерал словно бы наблюдает себя со стороны, откровенно любуясь. Причем это повествование адресовано лишь одному слушателю — запись его увидела свет только в конце XIX столетия. Зато в боевых донесениях, которые принадлежали истории, Михаил Андреевич ограничивался двумя или тремя строками… Определенно, мнение потомков мало заботило графа, но перед теми, кто находился рядом, он желал предстать во всей красе.
Парламентером к начальнику французского Генерального штаба маршалу Бертье [1009] был отправлен гвардейский штабс-ротмистр Федор Акинфов [1010] .
1009
Бертье Луи Александр, герцог Валанженский, князь Ваграмский и Невшательский(1753—1815) — маршал Франции. Участвовал в войне за независимость США (1775—1783). С 1789 года — начальник штаба национальной гвардии Версаля. Участвовал в подавлении мятежей в Вандее. В 1796—1797 годах — начальник штаба, а в 1797—1798 годах — командующий французской Итальянской армией. При Наполеоне — военный министр (1799—1807, перерыв в 1800). До 1814 года являлся бессменным начальником штаба Наполеона. Разработал основы штабной службы, принятые затем всеми европейскими армиями.
1010
Акинфов Федор Васильевич(1789—1848) — генерал-майор с 1824 года, впоследствии — тайный советник и сенатор. Был причастен к деятельности тайных обществ, что «оставлено без внимания».
«Меня проводили к командовавшему аванпостами, генералу Себастиани, который спросил, чего я желаю. Услышав, что имею поручение к королю Неаполитанскому, отвечал, что все равно могу ему сообщить. На отзыв мой, что не имею приказания адресоваться к нему и не смею никому передавать моего поручения, кроме короля Неаполитанского, к которому послан, генерал Себастиани приказал вести меня к Мюрату.
Проехав мимо пяти кавалерийских полков, стоявших развернутым фронтом "ан эшикьэ", перед пехотными колоннами увидел я Мюрата, блестяще одетого, с блестящей свитой. По приближении моем приподнял он свою шитую золотом с перьями шляпу, и, когда подъехал к нему я, был окружен его свитой. Тут он закричал, чтобы нас оставили, и, по удалении свиты, положа руку на шею моей лошади, сказал мне: "Господин капитан, что вы мне скажете?" — вероятно, в ожидании, что я имею гораздо важное поручение…» [1011]
1011
Акинфов Ф.В.Разговор с Мюратом // России двинулись сыны. с. 181-182.