Милослава: (не) сложный выбор
Шрифт:
Отец был в возрасте, когда балы крайне утомляют, едва не уснул в карете, а уж в доме сразу поднялся в свою спальню и боле не выходил. Во мне же жило еще возбуждение юности. Ноги гудели, голова кружилась.
Испытывала ли я после такое же счастье? Это была, пожалуй, та самая ночь, когда во мне проснулось женское естество, когда я ощутила себя красивой, живой.
Таман, наверное, и сам не понимал, зачем заявился к нам среди ночи, зачем стоит на крыльце, куда я вышла его встретить, не захотев беспокоить наших слуг. Он говорил что-то про коня, которого обязательно подарит мне, про бал, про степь,
Но степняк был благороден, он меня отпустил, пообещав просить моей руки у отца – завтра, нет, уже сегодня.
Мы уехали поздно утром. Виделся ли Таман с отцом, нет ли – я тогда так и не узнала. У нас он после этого не появлялся довольно долго.
Что и говорить, воспоминания волнительные, приятные. Первый поцелуй на всю жизнь запоминается, а как Таман меня боле не целовал никто.
Я даже сейчас губы тру, чтобы стереть память его поцелуев.
На лестнице раздался топот бегущих ног. Славка еще сущий ребенок – ходить так и не научилась, всё бегает. Не при матери, конечно. При матери она старается сдерживаться. При мне можно. Я ее полюбила в тот момент, когда увидела, как она, совсем малышка, бежит, спотыкаясь за кошкой. Она и в детстве постоянно бегала, и сейчас не изменилась.
– Милка! – распахнула она дверь в горницу. – Мила! Тебя отец зовет!
– Иду, Слава, – поднялась я с пола. – Только шаль накину.
– А что ты тут сидишь? – с любопытством спросила сестренка. – Одна, да в темноте? Хоть бы завеси раскрыла или свечи зажгла!
– Приданое смотрела, Слав, – пояснила я. – Не завелась ли моль, не нужно ли проветрить.
– Прида-а-ано-о-ое? – протянула Святослава. – А зачем?
– Замуж собираюсь, – серьезно ответила я. – Сейчас отец мне жениха скажет.
– Откуда знаешь? – поразилась Славка.
– Вода поведала, – пошутила я.
От бабки мне достался водный дар. Или от отца. Отец знатный водник.
У меня дар точь-в-точь как у его матери – средненький. С водой разговаривать умею, заговоры плести, колодец скажу где строить, дождь позову.
Славка мне страшно завидует. И то сказать, ее огненный дар никому не интересен. Ну кроме как огонь в очаге зажечь или свечи.
От воды пользы в хозяйстве намного больше.
Вот и сейчас Славка обиженно поджала губы. Глупая, не понимает, что чем сильнее и полезнее дар, тем больше спрос с его обладателя. Для женщин сила скорее недостаток. Все равно много не расколдуешься, а силу выплескивать надо, иначе с ума сойдешь.
Впрочем и тут у меня преимущество: воды кругом куда больше, чем огня, и безопаснее она.
Вот всё Славку за бег по лестнице ругаю, а сама туда же, бегом вниз. Батюшку лучше не раздражать без причины, да и имя жениха узнать очень хочется.
Одного прошу, богиня: только не Таман!
Пред дверями проверила себя,
– Милослава, дочка, проходи, – сказал кнес.
Сидел он не за столом, а в своем любимом кресле, стало быть, беседа будет не деловая, а семейная, мирная.
Прошла, села у ног его, на мягкую табуреточку. Такова наша с ним традиция, и мне, и ему привычная. Славка обычно в такое же кресло садится, а то и вовсе на подлокотник рядом с отцом.
Мне подобная близость немыслима, отец всегда от меня на отдалении был, еще тогда, после смерти матери, отослав меня с нянькой с глаз долой. Да и позже вниманием и лаской он меня не баловал.
Поэтому вот так, рядом, но снизу вверх мне на него глядеть спокойнее.
– Мила, даже не знаю, как с тобой разговор завести, – вздохнул отец. – Не желаю я отпускать тебя, не представляю, как без тебя жить буду.
Я смотрела на отца во все глаза. Никогда столь добрых слов от него не слышала!
– А всё же, батюшка, давно мне замуж пора, – осмелилась я сказать. – Годами я немолода, красотой не блещу, сейчас не отдадите – век буду одна жить.
– Кто тебе сказал, что ты не красива? – возмутился отец. – Ты одним лицом с матерью своей, а ее красивее я не видывал! Всем ты удалась: и статью, и лицом, и кос таких во всей моей волости не сыщешь! И дар у тебя неплох, и мозгами богиня не обделила! А что до возраста – так поймешь еще, что женщина чем старше, тем желаннее и совершеннее становится.
У меня аж слезы на глаза выступили. О мне ли он говорит, о нелюбимой дочке?
– Любимица ты моя, Милослава, – продолжал отец. – Горько мне тебя отпускать.
Вот те на! Давно ли я любимицей стала?
Кажется, на лице у меня выразилось столь явное недоверие, что отец даже засмеялся.
– А то не знаешь, что кого больше любят, того больнее бьют? – улыбнулся он в бороду. – Нет, не Славку я люблю. Она, конечно, птичка ласковая, щебечет сладко, да в голове у неё мозгов как у божьей коровки. Ты же, дочь, опора моя, гордость, за тебя мне стыдиться не зачем.
Хм, что батюшке неведомо, за то и можно и не стыдиться.
– Не Славку, тебя я в степь брал, да по весям нашим, да в совет городской. Не Славка, а ты за домом следишь, припасами ведаешь, книги домовые ведешь, деньгами распоряжаешься. Ты завидная невеста в любой дом. А уж после степных пожаров и вовсе во всем государстве известно, какое ты сокровище.
Покраснела, глаза опустила. Сглупила я с этими пожарами страшно, опозорилась на весь мир. Глупая была совсем. Сейчас бы ни за что не сунулась в мужское дело.
– Благодарствую, батюшка, за науку, за наставление, – поклонилась бы в пояс, коли бы не сидела, а так только голову склонила. – Да только пора мне в своем доме хозяйкой быть, а отцовский уступить твоей супруге. Да и внуков тебе подарить хочется.
– Умна ты, дочь, даже более, чем для женщины следует, – вздохнул отец. – Знаешь, какие слова сказать. Знаешь, поди, и женихов, какие тебе вровень?
– А как же их не знать, батюшка? Трое их. Пресветлый кнес Ольхов, князь Волчек да хан Таман.