Милость крестной феи
Шрифт:
В комнате у нее всегда водились мыши, и она заливисто хохотала, когда мать или служанки пугались мышонка, забравшегося под подушку. Ей не нужны были никакие куклы, никакие игрушки — лишь бы только возиться со щенками и котятами, чесать гриву коню или следить за воробьями.
Стоило ей подрасти, как вся ее одежда покрылась пятнами и дырками, зашивать которые не успевала ни Маргарета, ни служанки. Во всех карманах, за пазухой и в носовом платке Эли прятала объедки для котов и собак, набивала туфли зерном для птиц и даже в ее растрепанных волосах была припрятана корочка
— Ох, да какая же она грязнуля! — в отчаянии повторяла Маргарета, наблюдая, как дочь ползает по траве вдоль забора, чтобы изловить потерявшегося цыпленка и вернуть курице.
— Фея же сказала, что Эли будет доброй, — невозмутимо отвечал на это Одерик. — Какая же доброта возможна без любви к бессловесным тварям?
— Но она постоянно испачкана то сажей, то золой!..
— Ты запрещаешь ей брать еду для собак и котов — вот она и пробирается на кухню исподтишка, чтобы украсть побольше.
— Вся ее одежда грязная и рваная!
— Она сбегает в лес, чтобы посмотреть на диких животных и порезвиться вволю — ни одно платье не выдержит таких испытаний.
— Запрети ей ходить в лес! — взмолилась Маргарета. — Разве не в лесу волшебство фей сильнее всего?
— Разве не в лесу принцев — да и людей вообще! — водится меньше, чем где бы то ни было? — Одерик развел руками. — Ей нравится гулять в одиночестве, и если мы запрем ее в комнате — кто знает, не сгрызут ли мыши наш дом до основания?
— Ох, эти мыши! — вскричала Маргарета, в сердцах потрясая руками. — Эти мыши!.. Весь дом уставлен мышеловками — отчего же в них никто не попадается?!
— Оттого, что твоя дочь выбирается по ночам из кровати и портит все мышеловки, которые находит, — отвечал Одерик, добродушно похохатывая. — Если бы не коты, которые сбрелись в нашу усадьбу со всей округи, то мыши съели бы даже наши туфли!..
— Коты!.. — обессиленно повторила Маргарета. — Да, и правда. Тут полно котов, мышей, собак — и все из-за Эли…
— Подумай лучше, — сказал Одерик гораздо серьезнее, — быть может, следует говорить не «из-за Эли», а «для Эли»?
— Что ты имеешь в виду?
Одерик умолк — как это всегда бывало перед словами, которые он до того обдумывал не один день, — а затем промолвил:
— Быть может, звери и птицы лучше людей знают, как следует защищать Эли от злой воли высших существ?..
Эли и фея (3)
Так и вышло, что у Эли действительно появилось множество друзей — вот только людей среди них не водилось.
Целыми днями она пропадала в лесу, не замечая ни жары, ни холода, ни дождя, ни снега. Письмо и счет казались ей несложными, но скучными науками, и, обучившись положенным для здешних детишек невеликим премудростям, она с чистой совестью занялась тем, что было куда интереснее и важнее: подзывала лесных птиц особым свистом, чтобы потом перекликаться с ними на все голоса или бегала наперегонки с косулями. Руки у нее покрылись сеткой тонких белых и красных шрамов от укусов и царапин — Эли играла с лисятами и волчатами, словно это были домашние щенки. Иногда она засыпала от усталости около норы — и тогда лесные детеныши сворачивались клубочками рядом, показывая, что считают девочку существом, ничем от них самих не отличающимся. Взрослые лесные звери держались с Эли более недоверчиво, но никогда не причиняли вреда. Впрочем, об этом она не рассказывала дома, и даже Одерик не догадывался, как далеко она забирается в чащу.
С десяти лет она научилась крепко, по-мужски держаться в седле и ей разрешили брать из конюшни старую кобылу, когда-то верой и правдой служившую Одерику. Иной раз выходило так, что за весь день никто не видел Эли — она уезжала на рассвете, а возвращалась только под вечер, и одному только богу да лесным жителям было известно, где она пропадала.
— Помяни мое слово, зять, — как-то сказала Старая Хозяйка, неодобрительно смерив взглядом внучку, вытиравшую пот с конских боков, — ты натворил беды с воспитанием Эли! Доброта — это, разумеется, хорошо, но… не глупа ли она? Игры со щенками и котятами годятся разве что для детишек — а она уже не ребенок.
— О, Эли знает о жизни побольше нашего, — ответил Одерик. — Не заблуждайтесь на ее счет.
И в самом деле, нет более жестокого учителя, чем природа, и нет законов более безжалостных, чем законы леса — а Эли хорошо изучила их, блуждая по заброшенным тропам. Ее доброта давно уже не была детской и бездумной. Высшее милосердие, как известно, иной раз заключается в том, чтобы прекратить мучения живого существа — и она была на это способна с тех пор, как отец подарил ей острый охотничий нож.
— Скажи, Эли, — спросил он, перед тем, как отдать подарок, — не встречала ли ты в лесу что-то… странное?
— Что странного может быть в лесу? — ответила Эли вопросом на вопрос. — Там все и всегда устроено справедливо и правильно. Это люди бывают странными — вот как вы сейчас.
Одерик рассмеялся, согласился и прибавил, что нож ей все равно пригодится — даже в таком безопасном и приятном месте, как лесная чаща.
Такой была дочь Одерика и Маргареты, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Миловидное лицо ее до сих пор оставалось обманчиво-детским, с круглыми нежными щеками, но взгляд голубых глаз стал прямым и смелым, а движения — ловкими и бесшумными. Все в округе знали, что Эли принадлежит более миру леса, чем миру людей, и не удивлялись, увидев ее следы далеко от человеческого жилья.
С людьми она держалась приветливо, но сдержанно — порой родители брали ее с собой в гости к соседям, заставив перед тем вычесать как следует волосы и вымыть шею. Ей было немного скучно — разве можно сравнить чинное чаепитие с тем, чтобы гнать лошадь по воде вдоль берега, поднимая тучи брызг?.. — но она внимательно слушала все, что говорилось, и домысливала то, о чем умалчивалось. Люди ей, пожалуй, нравились, хоть и чуть меньше, чем мыши или лисы.
Но на шестнадцатом году ее жизни все изменилось — проклятие терпеливо и неспешно сплетало судьбы людей, чтобы сердце девушки, до сих пор любившей только семью и лес, разбилось именно на столько осколков, сколько нужно было фее.