Милостыня от неправды
Шрифт:
— Вы, конечно, узнали меня? — вежливо спросил Иагу.
— Однажды вы были в нашем доме с Тувалкаином, — ответила я, продолжая поражаться чистоте одежд Иагу.
— Ваш брат Гаидад перед смертью, в бреду, упоминал книгу Еноха. Он просил вас, Манефа, сберечь ее. Я буду откровенен. Если вы отдадите нам эту книгу, я гарантирую вам не только жизнь, но и жизнь на свободе.
Я не знала, как вести себя. Стряхнула пыль с подола и выпрямилась.
— Поверьте, Иагу, я бы очень хотела покинуть эту каменоломню и жить на свободе, но я ничем не могу вам помочь. Я никогда не слышала о книге Еноха!
— Не притворяйтесь, Манефа, у вас это плохо получается. Наш человек уже говорил вам и о книге Еноха, и о том, что говорил Гаидад. Я готов поверить, что содержание книги Еноха вам неизвестно, но украшенный сапфирами оклад вы, наверняка, видели! — с тихим ожесточением заговорил Иагу. — И вы, конечно, должны знать, что книгу
Я ничего не знала ни о каком ангеле Раздале и молчала. Я и сейчас не знаю, есть ли на свете книга Еноха, нет ли ее, но я осталась жива и получила свободу именно потому, что ее, существующую или несуществующую, искали каиниты. Меня вскоре освободили. И я стала искать книгу Еноха. Пока не заметила, что за мной следят. Тогда я стала делать вид, что ищу книгу Еноха. Я думала: стоит мне прекратить поиски, и меня снова отправят в каменоломню. Ну, а потом объявили свободу… Я допускаю, Ной, что книга Еноха существует, но она не может содержать знаний ангельских и человеческих — это в корне противоречит всему, что говорил Енох. Может быть, каиниты с помощью падших ангелов написали такую книгу, а приписали ее Еноху, чтобы привлечь к своим черным делам и сифитов. Я записывала за братом: на скалах, на воске, на влажной глине. После вознесения Еноха собрала разрозненные записи на кусочках папируса. Теперь ты, Ной, может подшить мои папирусы к тем молитвам, с которыми отправили тебя на учебу в город.
Я пересказал Манефе содержание папируса, который прочитал в городском хранилище.
— Для Мафусала и хранителя служение Богу — неглавное, а как бы нечто побочное. Они хотели привлечь тебя к общему делу воскрешения мертвых, но, похоже, у них ничего не получилось. Теперь ты будешь служить катакомбно. А на жизнь зарабатывать в железнодорожных мастерских. Трудновато, конечно. Но мне кажется, даже лже-епископ подневольной церкви не обещал тебе легкой жизни. И ты должен хранить тайну своего служения, а в мире удаляться от зла!
— Неужели уже невозможно творить добро? — наивно спросил я. — Ведь творить добро и удаляться от зла — разные вещи.
— В юности и я, Ной, не могла понять, почему удаление от зла возводится в добродетель. Разве сифиты не призваны творить добро? Но мир находится в падшем состоянии, и очень часто бывает так: что бы ты не сделал, что бы не предпринял, все оборачивается грехом. И остается только одно: удаляться от зла. Господь вывел тебя, Ной, из-под невольной церкви, которая взяла волков вместо пастырей, чтобы ты не творил зла своей повседневной жизнью.
В тот день Манефа так часто упоминала ангелов, что невольно думалось, будто не так давно ангелы жили среди людей. И я спросил Манефу, почему сейчас ангелы не сходят к людям и почему сейчас нет таких чудес, как во времена Еноха. В тот день Манефа говорила так, как совесть иногда таинственно говорит сердцу:
— …Авель не стремился к материальному, он богател в Бога, а брат его, Каин, направил свою жизнь на материальное процветание. А теперь почти все уподобились Каину. И не только каиниты, но и сифиты, которые забыли, что они — дети Света. Отблески святости Бога редко встретишь на человеческом лице, лица людей все больше и больше походят на обезьяньи морды. Люди стали обожествлять солнце и луну, стали обожествлять звезды, спрашивать у них про свою дальнейшую жизнь, угождают им, думая, что угождают Богу. А иные думают, что достигли всего своим разумом, хотя этим разумом давно завладели падшие ангелы, а сами люди извлекают волшебную силу из угля и нефти и других нечистых источников. Но уже сознательно люди выступают против Бога, высмеивают тех, кто верит в Него. Не желаем знать путей Твоих! Кто Ты, чтобы служить Тебе? Зачем Тебе молиться? Ты нам не нужен! Мы сами! А Бог нас еще любит! А ты спрашиваешь, Ной, почему сейчас нет чудес, какие были при Енохе, почему ангелы не спускаются к нам! Да мы все сгорели бы при их приближении… Нам бы спросить себя: а любим ли мы Бога, как любил Его Енох? Он был духовно выше всех людей, но далеко не единственным, кто любил Бога. Это были времена, когда нескромное одеяние людей считалось осквернением богоугодной жизни. А до чего дошло сейчас? Скоро дойдет до того, что станут бояться выходить из дома в одежде, потому что ее все равно сорвут грабители. А ты спрашиваешь, Ной, почему сейчас ангелы не приближаются к нам, и почему сейчас нет чудес!.. Енох молился, работал, отдыхал, приступал к жене своей Сепфоре, — он всегда был пред Богом. Скажи сейчас об этом молодым — тебя засмеют! Сегодня смысл отношений мужчины и женщины — удовольствие. Грех сладок, и уже не считается грехом. Забыли Божью заповедь: плодитесь и размножайтесь! Раньше в сознании людей этого не было. И Адам, и Сиф, и Енох просили у Господа детей и молились, прежде, чем приступить к своим женам. А ты, Ной, спрашиваешь, почему ангелы… Между нашим духовным миром и миром Еноха — пропасть! Когда Енох читал нам свои блаженства, вокруг собирались ангелы, но мы по заурядности своей их не видели. Когда Енох читал свои блаженства, птицы падали, обожженные ангельским присутствием. А ты спрашиваешь, Ной, почему сейчас ангелы не спускаются к человекам, и почему сейчас нет чудес!.. Пусть молитва Еноха и его дела будут для нас примером. Но помните, Енох всегда предупреждал, что у Господа спрос с молящегося больше. И помни, Ной, с некоторыми из избранных Своих Господь говорит Сам.
В тот день мы вчетвером вкусили молитву, принесли Богу свои скромные словесные жертвы.
Манефа проводила нас до выхода из скалы. Затворница подозвала к себе Ноему и что-то ей долго говорила шепотом. Ноема растерянно заулыбалась, зарумянилась и, застеснявшись своего румянца и своей улыбки, прикрыла лицо ладонями. А Манефа или от своих слов, или от молчаливого лучезарного ответа на них точно помолодела. И даже птичьи голоса в наружных скальных зарослях будто прочистились от слов Манефы и ликующего смущения Ноемы. Птицы радостно щебетали и звучно перепархивали с места на место, будто доказывая самим себе, что от слов Манефы и счастья Ноемы воздух стал более упругим.
На вольном воздухе я все-таки не утерпел и спросил Ноему, о чем ей говорила Манефа. Ноема снова заулыбалась, снова раскраснелась и снова, стесняясь своей счастливой улыбки, прикрыла ее ладонью.
— Это мы о своем, о женском, — сказала Ноема мягким голосом, в котором таилась многозначительность. С этого дня, когда Ноема будет грустить или плакать, или когда на ее кротком грубоватом лице появится печальное выражение, — я буду спрашивать Ноему, о чем «тогда» говорила Манефа. Ноема будет улыбаться сквозь слезы, смущаться, краснеть и говорить: «Это мы о своем, о женском». О том, что сказала Ноеме Манефа в скальном коридоре, я узнаю совсем скоро, но осуществится предсказание только через несколько сот лет.
29
С помощью змеевика, подаренного Тувалкаином, Иавал-скотовод очень быстро поднялся из нищеты. Над капищем он возвел дощатые своды и стал называть свою кумирню храмом. В нем поселил кобылицу, не знающую седла. Живущей по-соседству громадной женщине Иавал сломал волю, и теперь она прислуживала ему: ежедневно мыла чистой водой каменный круг внутри кумирни, прибиралась в обновленном шатре, готовила трапезу Иавалу и обстировала его. Великанша находилась в храме, когда Иавал молился. В кумирне было сумеречно, только вход или блестел солнцем, или голубел небом. Рано утром Иавал ложился на спину в центре круга и с закрытыми глазами начинал шептать молитвы. Потом вставал на колени и, сложив ладони лодочкой, засовывал их в каменный круг, точно он был песочным. И начиналась такое, от чего громадная женщина в трепете и ужасе под испуганное ржание не знающей седла кобылицы кричала на весь храм: «Мама!» Ей хотелось бежать к сияющему выходу, но ноги будто прикипали к земле. Тогда она садилась на пол и закрывала голову руками, потому что боялась вылезающих из дощатых сводов полупрозрачных чудовищ. Танцуя, они плели для Иавала из светящихся разноцветных змеек гирлянды. Когда чудовища исчезали в сводах кумирни, Иавал, лежа на спине, взглядом переставлял в змеях-гирляндах светящиеся шарики. Взглядом отодвигал гирлянды в непонятное пространство, где они тускнели, снова извлекал их оттуда яркими и снова отправлял обратно. Иавал прекращал действо, когда чувствовал легкий голод. Громадная женщина готовила ему ужин, и Иавал, несмотря на усталость, угождал чреву, как медведь, хотя гортань его вкуса снеди не различала. Ночью Иавал брал громадную женщину к себе в постель и требовал, чтобы она унижала его. И она унижала, хотя боялась того, кого унижает. И не понимала, что их близость есть продолжение ритуала, начатого в кумирне.
Однажды во время Иаваловой молитвы в храме будто чешуя спала с глаз громадной женщины, и она среди светящихся разноцветных змеек-гирлянд увидела полупрозрачную кобылицу. Без сомнения, она была живой. Она то стояла в оцепенении, то металась по узкому пространству, точно находилась в невидимом загоне. Была в ней и еще одна странность, которая приводила в замешательство не меньше первой, а именно: у полупрозрачной кобылицы отсутствовали голова и шея. Прозрачность странной кобылицы с каждым днем умалялась.
Однажды ночью, когда великанше вдруг показалось, что Иавал не дышит угрозой, она решилась спросить:
— Ты вознамерился из ничего создать лошадь?
Иавал тихо засмеялся.
— Из ничего — громко сказано! — произнес он миролюбиво. — Из ничего — хм! Из ничего даже воображение ничего не придумывает. Попробуй вообразить новое существо. И не пытайся! Кое-что, конечно, получится, но только то, что уже ты видела или о чем слышала: человека с головой сокола, цветок с женской головкой… Надо быть честным перед самим собой. Я хочу создать женщину-лошадь.