Милый друг, товарищ покойника
Шрифт:
Потихоньку проедались оставшиеся от чужого развода доллары. Костин полтинник я не трогал, и даже если бы кончились у меня деньги, врядли бы я смог полезть в его бумажник. Это было чужое, как и остальные «сувениры», принесенные мною домой в тот дождливый вечер. Я часто раскладывал их на столе, смотрел на письмо, не читая его, рассматривал фотографию уставшей женщины с ребенком на руках. Сейчас, после того, что произошло, она, должно быть, выглядит еще более уставшей.
Иногда мне казалось, что я просто нашел где-то эти бумаги и у меня вдруг возникало желание отнести их по адресу, указанному на конверте. Я не помнил тот момент, когда я обыскивал
И снова перед глазами оказывалась фотография уставшей молодой женщины с грудным младенцем на руках. Я пил чай и смотрел на нее, на эту женщину. Думал о ней. Во всей этой истории она была единственной невинно пострадавшей. Был, конечно, еще и ребенок, но пока он поймет, что пострадал, пройдет немало лет. О Косте же я думал гораздо меньше. Та работа, которую он выбрал, привела бы его раньше или позже на тот свет. В этих рассуждениях можно было идти и дальше, и тогда вышло бы, что его ранняя смерть спасла много жизней. Но это был блеф, его смерть лишь обеспечила других специалистов этой проффессии дополнительными заказами.
Я замешал из муки клейстер и, законопатив щели в рамах паралоном, заклеивал их вырезанными из газет полосами. Через полчаса дело было сделано. Сквозняк исчез, хотя теплее не стало. Но на все надо время, и особенно на то, чтобы батареи в моей квартире начали действительно нагревать воздух.
Я пил чай. За окном длился зимний вечер, морозный и скрытный.
Утром дети будут радостно играть в снежки, а взрослые будут вызывать милицию, чтобы приехала машина и убрала замерзшего ночью пьяного с автобусной остановки. И короткий зимний день поспешит дальше.
Я сидел за кухонным столом, пил чай и пережидал зиму, как лодочники пережидают ледоход перед тем, как переплыть реку.
О чем, интересно, сейчас думает костина жена, или вернее сказать – вдова? Она, может, тоже смотрит в окно? А рядом спит ребенок, слишком маленький, чтобы запомнить отца. Ему, наверно, тепло, он хорошо укутан. А ей – холодно. Холодно и одиноко…
Может, я когда-нибудь познакомлюсь с ней. Как бы случайно. У меня ведь есть ее адрес и фотография. Познакомлюсь и попробую чем-нибудь помочь. Только чем?
А что сейчас делает моя жена? Где она? С кем?
Нет, на самом деле меня это больше не интересовало. Моей жене наверняка не было одиноко.
Утомленность легла на плечи, как тяжелое пальто.
Граница зимнего вечера и зимней ночи неразличима.
Захотелось тепла и я лег спать.
22
Прошло несколько дней. Квартира моя нагрелась и теперь, возвращаясь с пятнадцатиградусного мороза домой, я приходил в тепло и уют. Эта огромная разница температур по обе стороны окна держала меня большей частью внутри. Но внутри было скучно, жизнь ограничивалась питьем чая и чтением все тех же газет бесплатных объявлений. Дни наполнялись ожиданием, но ожидать я мог только одного – звонка Лены. Последний раз мы виделись больше недели назад. Обычно она звонила ближе к вечеру, но в этот раз звонок раздался в полдень. Она сказала, что сильно простудилась и лежит дома. Выздоровеет – перезвонит.
Я еще не успел как следует огорчиться своему затянувшемуся одиночеству, как снова зазвонил телефон.
Звонил Дима.
– Приезжай
Около восьми мы с ним закрылись в его киоске. Дима накрыл привычный стол, включил кассетник и разлил по стопкам лимонную водку.
В киоске было тепло – под стенкой стоял раскрасневшийся электрокамин.
– Знаешь, что с Костей случилось? – после второй стопки спросил Дима.
– В «ведомостях» читал.
– Он теперь твой должник, – сказал Дима. – Работу он не сделал…
Я махнул рукой.
– Что теперь говорить? Его уже нет… – я говорил осторожно, прислушиваясь к собственным интонациям, боялся услышать в своем голосе фальш. – И не надо уже ничего…
Дима напряженно посмотрел мне в глаза, облизал языком толстые губы, словно они пересохли. Я на мгновение испугался его взгляда. Показалось вдруг, что Дима что-то знает. С испугу я налил себе внеочередную стопку и выпил ее в четверть глотка.
Дима полез во внутренний карман своей джинсовой куртки. Его рука долго возилась там, так долго, что я устал от собственной нервозности и решил – будь, что будет! Припрет он меня к стенке вопросом – отнекиваться не буду.
Наконец он вытащил из кармана руку и я увидел на его ладони пачку долларов. Он положил доллары на стол и снова напряженно уставился мне в глаза.
– Мы с Костей работали на доверии. У меня он вперед денег не брал. Если хочешь – я могу поговорить с другим человеком…
– Не надо! – оборвал я Диму. – Уже не надо!
Он с пониманием кивнул. Потом вздохнул. Выпил.
– Ты с ним дружил? – осторожно спросил я.
– Какая сейчас дружба? Дружбы больше нет. Есть деловые отношения. Косте можно было верить. Нормальный был парень. Но что поделаешь, это жизнь… Кто-нибудь придет и на его место.
«Кто-нибудь придет и на его место?!» – повторил я мысленно димины слова. Повторил и подумал: а что именно он имел в виду? Смысл этой фразы раздваивался и даже растраивался, и все это явно без участия лимонной водки. Просто богатство языка, «великого и могучего».
И тут я себе показался до противного трезвым. И снова налил, и себе, и Диме. Хотя он уже был достаточно осоловевшим.
Доллары все еще лежали на столе, но лежали они скорее у него под рукой, чем у меня. Мне было бы спокойнее, если б их тут не было. Они приковывали к себе мое внимание, мне все труднее было оторвать от них взгляд. Дима заметил это и в его прищуренных, уставших то ли от света, то ли от водки глазах я заметил искорки смеха. Он вытащил из-под прилавка стограммовый стаканчик, перелил туда водку из стопки, потом добавил доверху из бутылки. Посмотрел на меня с горькой усмешкой и, кивнув: мол «поехали!», выпил. Потом взял толстыми короткими пальцами зеленую двадцатку, скатал ее в шарик и занюхал им.
Я никак на это не отреагировал. Может он и не ждал никакой реакции. Он был просто пьяным. А я ему завидовал, он был так далеко от реальности, что мне его было не догнать. Тем более, что ночевать я хотел дома.
23
Позднее зимнее утро. У меня не болела голова. Я вообще чувствовал себя удивительно свежим. Но при этом вчерашний разговор с Димой вспоминался с большим трудом, лишь отрывочно. И не только разговор – в кармане куртки я нашел пачку долларов и отдельно – смятую зеленую двадцатку. Это были те самые «настольные» баксы, но как они попали в мой карман я не помнил. Скорее всего Дима сам их сунул мне, но как я мог этого не заметить? Ведь он был намного пьянее меня!