Милый Каин

Гарсиа-Валиньо Игнасио

Дядя прекрасно понимал, что у племянницы своя жизнь. Бесконечно направлять все ее поступки и принимать за нее решения он не сможет. Впрочем, Хулио чувствовал, что способен научить Лауру еще многому, если, конечно, она этого захочет.

«Господи, как же недавно я брал эту маленькую девочку с собой на прогулку и порой часами без перерыва был вынужден отвечать на ее бесконечные детские „почему?“. Она всегда была хорошим ребенком, в меру послушным, но не до скучной предсказуемости, вполне самостоятельным и очень любознательным».

Хулио прямо сейчас мог бы выстроить этапы эволюции Лауры как взрослеющей личности. К сожалению, сегодня она стояла на пороге нового этапа, того,

на котором влияние как матери, так и дяди становилось все меньше и меньше. Пока что девочка еще говорила Хулио правду, практически не обманывала его, но при этом уже была готова пожалеть о своей искренности.

Примерно до пяти лет девочка старалась не врать взрослым, потому что ассоциировала ложь с наказанием. Годам к десяти она научилась не обманывать старших уже сознательно, из чувства благоразумия и уважения к ним. Теперь Лаура явно стояла перед выбором, решала, доверять ли и дальше свои сокровенные мысли и чувства людям, еще недавно самым близким. Ее явно так и подмывало скрыть от матери и дяди что-нибудь важное для нее, не сказать правды ради достижения каких-то своих целей. Похоже, она была уже готова если не соврать, то хотя бы умолчать о том, что следовало бы рассказать старшим.

Хулио понимал, что такое отношение к проблеме правды и лжи влечет за собой весьма опасное изменение в личности, в системе морально-нравственных критериев, применяемых в жизни. Так ложь во спасение, из чувства самосохранения, постепенно переходит в ту, которая используется ради достижения каких-то целей. Ложь очень быстро может стать сильнейшим, стратегически важным оружием, применяемым направо и налево.

Странное дело! Это явление, наблюдаемое практически повсеместно, в особенности у представителей младшего поколения, нигде и никем толком не изучалось, не рассматривалось ни в научных работах, ни в лекционных курсах. А ведь теоретическое осмысление этой проблемы очень пригодилось бы студентам, представителям этого самого юного поколения, которое зачастую уже жило по новым, неведомым ранее правилам.

Скачок в эволюции осмысления моральных норм уже произошел. Это было очевидно. Осталось лишь обсудить и решить, чем именно оказался этот качественный перелом — свидетельством прогресса общественного сознания или же его деградации. Интересно было бы поработать над этой проблемой с точки зрения психологии и сверить свои наблюдения и выводы с теми, что получают социологи.

Некоторые поступки Лауры, совершенные ею в последнее время, представали перед Хулио абсолютно в ином свете, если он начинал рассматривать их как часть общего процесса переоценки существующих моральных ценностей. Примеры эти были вполне репрезентативными и типичными. Ведь Лаура принадлежала к этому новому поколению и выстраивала для себя будущее совершенно с других позиций. Ее ждало иное, не морализирующее общество со своей совершенно новой системой ценностей и запретов. В рамках строительства этого будущего социума все действия девочки были абсолютно логичны и обоснованны.

«Например, Андрес ни за что не стал бы судить Лауру с позиций вчерашнего дня и непременно поздравил бы ее с удачно реализованным дерзким замыслом», — подумал психолог.

Омедас и Ольмо придерживались разных точек зрения на проблему взаимодействия разума и системы добродетелей или же, наоборот, моральной порочности. В данном конкретном случае возврат этого чертова тромбона владельцу с одной точки зрения был единственно верным и справедливым поступком, с другой — вообще не оценивался по шкале ценностей «хорошо — плохо». В этой системе координат такой поступок был просто нелогичным, глупым и уже по одной этой причине не мог быть одобрен.

Эти

размышления привели Хулио к мысли о Николасе, вроде бы прирученном и даже принявшем общепринятые нормы поведения. Вот только Омедасу оставалось лишь гадать о том, насколько искренней и подлинной оказалась эта его одомашненность.

Андрес, не зная мальчишку лично, вполне допускал вероятность того, что Николас являлся тем самым прирожденным Каином. Порочность и злобность развивались в нем изначально, без какого бы то ни было отрицательного влияния извне. Ольмо импонировала точка зрения Ницше, согласно которой добродетельность коррелировала со слабостью и трусостью, добропорядочность — с посредственностью.

Хулио эта теория казалась просто омерзительной. Он полагал, что данная точка зрения вполне успешно опровергалась теорией эволюции. Сам человек, как биологический вид, никогда не смог бы добиться столь высокой степени развития без каких-то базовых, основополагающих ценностей, таких, например, как материнская любовь. Социальный прогресс невозможен без коллективной деятельности, солидарной ответственности и хотя бы базовых представлений о равенстве и справедливости. Вот почему Хулио по-прежнему воспринимал гнусность и подлость не иначе как патологии и аномалии, возникающие на пути эволюционного развития человечества.

Он был уверен в том, что постепенно распутает клубок психологических особенностей поведения Нико, сумеет разобраться, почему мальчик стал таким. Для этого ему было нужно только одно — время.

В качестве следующего этапа терапии психолог наметил подготовку Нико к игре в команде. Мальчику предстояло научиться думать обо всех, добиваться общего успеха, а не только личных побед. Более того, ему следовало обрести привычку смирять свою гордость и действовать не самостоятельно, а в соответствии с указаниями капитана команды — Лауры.

Омедас загодя стал готовить Нико к этому серьезному шагу в его моральном развитии. Ему хотелось, чтобы мальчик научился принимать во внимание мнения и интересы других людей, постепенно становился более гибким и — что было никак не менее важным — учился радоваться успехам товарищей. При этом психолог все время спрашивал себя, готов ли сын Кораль к столь серьезному шагу?

Приближался важный турнир, и Лоренсо взялся лично готовить Николаса к этим состязаниям. Команде нужен был еще один игрок, и ни у кого — ни у членов клуба, ни у самого директора — не возникло ни малейших сомнений в чисто профессиональной готовности Нико занять это место. Его успехи в поединках за шахматной доской не остались в клубе незамеченными. Сам он поначалу принял это предложение без особого энтузиазма, скорее ради того, чтобы сделать приятное Хулио и, разумеется, Лауре, которая также уговаривала его стать членом команды. Этим, сама того не подозревая, она немало поработала на пользу своему дяде.

Тем не менее все пошло не так, как рассчитывал Омедас. Вторым номером в команде, согласно очкам, набранным в классификационных играх, стал Тоньо, тот самый галисиец. Он вовсе не был готов к тому, чтобы это место отдавали кому попало, и уж тем более — человеку, который так унизительно обыграл его, подстроив нечестную ловушку. Лаура попыталась взять на себя роль посредника-миротворца, но Тоньо сделал свой ход. Он вышел из команды.

Тогда в ситуацию вмешался Лоренсо. Директор объявил, что считает право галисийца на участие в турнире приоритетным по отношению к Нико. У Тоньо был больший стаж пребывания в клубе, и это место он заработал по праву. Никакой новичок не смел претендовать на то, чтобы из-за него перекраивали весь состав команды.