Милый, не спеши!
Шрифт:
Ярайс обрадовался: это было все же лучше, чем томиться тут в одиночестве. Может быть, они что-нибудь придумают… Да что они медлят, сбились с пути, что ли? Надо показать дорогу. И он включил фары.
Свет залил поляну. Он достиг даже ее отдаленного уголка, и там стало видно что-то шевелящееся. Ярайс вгляделся. На земле лежала обнаженная женщина, над ней склонилась мужская фигура. Мужчина медленно выпрямился, Повернулся. Бледное лицо, очки без оправы, тонкие темные усики, зуб из белого металла в середине рта. Он вытянул правую руку, в ней чернел пистолет. Из ствола вылетело пламя, сухо ударили два выстрела, зазвенело стекло и окрестность погрузилась во тьму.
Ярайс удирал что было сил. Спотыкался, падал, поднимался и мчался дальше. Свалился в придорожную канаву, передохнул немного и снова пустился вперед то шагом, то бегом. Он не останавливался, пока не достиг дядиного дома.
У ворот стояла оранжевая служебная машина Аспы. Ярайс спрятался: сейчас он не мог смотреть сестре в глаза. Прежде надо было разобраться в самом себе. Он понимал, конечно, что впереди был только один путь — в милицию. Но знал и то, что возвращение оттуда будет не таким легким. И хотелось перед тем еще побыть с матерью и сказать ей то, Что не сказал бы никому другому, в чем трудно признаться даже самому себе: что он не попытался задержать преступника, не оказал помощи изнасилованной и, может быть, раненной женщине, а искал спасения в бегстве.
На автостанцию Ярайс пришел за час до отхода автобуса. И все же он не был первым пассажиром: в зале ожидания сидела Аспа. Заплаканные глаза, зажатый в кулаке мокрый платочек сокрушили последние остатки упрямства Ярайса.
— Ты не имеешь права молчать. Ни дня, ни часа, — выслушав брата, сказала Аспа. — Ты ведь единственный, кто видел бандита!
Она не читала морали, не напоминала о его гражданском долге. Она просила от имени людей, на которых преступник нападет завтра или послезавтра.
— Пойди туда, пойди сейчас, прошу тебя — не будь трусом. Напиши, как все было, так будет легче, и отнеси. Обещаешь?
Ярайс пообещал. Проводил сестру до автобуса и впервые в жизни поцеловал ее. Потом в ближайшем почтовом отделении написал свою исповедь, вложил в конверт и направился в Управление милиции. Но вовнутрь не вошел. Сказал дежурному милиционеру, чтобы письмо немедленно доставили самому главному начальнику, повернулся и вышел.
Обещание было выполнено. Теперь оставалось доказать сестре, что он не трус.
IV
Обычно шум, производимый семейством моей дочери, меня раздражает; особенно шумлив бывает внук. Но этой ночью меня изводила тишина. Я никак не мог заставить себя сесть и спокойно подумать над итогами минувших суток. В пустой квартире, которую я вот уже шестнадцать лет называл своим домом, я чувствовал себя всеми покинутым. Мебель стояла на обычных местах, даже все двери были закрыты, — а с тех пор, как маленький Андрис научился передвигаться самостоятельно, добиться этого стало нелегко. Моя жена, пользуясь отсутствием родителей малыша, увезла его к сестре в деревню. Казалось, ничто больше не мешает мне спокойно думать, используя те идеальные условия, о каких может мечтать любой литератор. Сядь только за стол, раскрути мозги — и пиши! Но вместо этого я лишь слонялся из комнаты в комнату, словно в поисках вдохновения. На самом деле я искал повода не работать. Искал — и не находил: вся посуда была перемыта, расставлена по местам, пыль вытерта, даже помойное ведро пусто. Неужели меня действительно гнетет одиночество, тоска по близким? Вряд ли. Я не впервые оказывался один, и в командировках, например, мне работалось вполне прилично, мой единственный сборничек рассказов родился именно в одиночестве провинциального гостиничного номера. Конечно, квартира без семьи — не дом, а лишь жилье, дом всегда озаряет и ведет женщина, однако сейчас не это было главным. Меня донимала неудовлетворенность. Хотелось создать что-то более серьезное, чем репортаж-однодневка, но до этого было далеко.
Когда-то я читал, что основа основ настоящей литературы — это отбор. Я тоже мог не сходя с места отсеять все лишнее и сочинить безупречный по сюжету очерк о том, как удалось быстро и оперативно разыскать похищенную машину, схватить воров, доказать их виновность и передать дело в суд. Заодно можно было бы и вскрыть недостатки в системе снабжения запчастями и завершить свои наблюдения разумным выводом о том, что дефицит выгоден тем, кто сам способствует его возникновению, — словно бы эту Америку до меня не открывали многие куда более влиятельные лица. Нет, отобрать нужно самое главное, а не то, что удобно автору. А в данном случае тут оставались еще невыясненные вопросы.
Какая связь между обоими совершенными минувшей ночью преступлениями? Есть ли основания утверждать, что судьбы нескольких человек лишь случайно пересеклись в одной и той же точке времени и пространства, как утверждает Силинь? Может быть, права все же Ратынь, считающая это не простым совпадением? Обе версии выглядели равно привлекательными, и у меня еще не хватало информации, чтобы склониться в ту или другую сторону. Я не имел представления о том, как напал Силинь на след угонщиков автомобиля, допрошен ли уже третий соучастник — Ярайс Вайвар, как воспринимается почти невероятное событие: что сестра во имя закона преследует своего нарушившего закон брата. Если к этому совпадению присовокупить еще мои подозрения насчет того, что руководитель оперативной группы неравнодушен к прелестному сержанту, получался такой треугольник, какой не пройдет ни у одного рационально мыслящего редактора. Типичная мелодрама с привкусом назидательности… Какова же была действительность? Оскар Силинь, к сожалению, скрывал ее за завесой таинственности и на все мои вопросы отвечал уклончиво.
В том-то и беда, что милиция никогда не раскрывает все свои карты до конца. А от нас тем не менее требуют, чтобы мы писали реалистически, без приукрашивания. В действительности же многие утонченные психологические ходы и Дедуктивные заключения, принадлежащие героям Приключенческих романов, возникли в воображении автора. А в жизни и преступники, и работники милиции поступают не так, как хотелось бы автору книги, а часто куда более примитивно. Очень характерным в этом отношении кажется мне анекдотический случай, с которым я столкнулся в кабинете диспетчера аэропорта. Помещение было битком набито «всякими аппаратами и приборами, непрерывно стучали клавиши телеграфа, трещал телетайп, вспыхивали и гасли разноцветные сигнальные лампочки, настойчиво жужжали зуммеры, предупреждающе шипели устройства экстренного вызова, в динамиках хрипели до неузнаваемости искаженные голоса пилотов, и трудно было представить, что один человек может уследить за всем этим обилием современной техники. Неожиданно диспетчер повернул ко мне голову и сказал: «Сейчас сядет машина из Москвы». Поскольку я намеревался описать это свое посещение, я вытащил блокнот и спросил, какое именно из средств связи принесло ему эту информацию. Он пожал плечами: «Посмотрел в окно» и указал на турбореактивный ТУ-134, уже катившийся по бетонной дорожке.
Вот и в милицейской работе умение заметить очевидное часто определяет ход и результат следствия. А прославленные достижения науки и техники — лишь дополнительные средства, которые иногда подтверждают, а порой и опровергают основанные на жизненном опыте предположения, рассчитывают наиболее правдоподобный вариант, ускоряют процесс анализа. Но задать уместный и своевременный вопрос не по силам никакому аппарату.
И все же я не видел особых поводов для царившего в кабинете Силиня удовлетворения. Единственным достигнутым до сих пор реальным результатом было то, что в семействе Эгила Попика сегодня радовались вновь обретенной машине и квитанциям на белье, в полном соответствии с поговоркой: лучше два раза найти, чем один — потерять. За разбитые фары заплатит госстрах. Правда, завтра может оказаться, что в магазинах их нет. А ездить хочется. В конце концов обладатель машины вынужден будет обратиться к спекулянтам. Вполне возможно, что те, в свою очередь, дадут заказ еще менее почтенным членам общества. И начнется цепная реакция, в результате которой окажется угнанной еще одна машина, и у Силиня прибавится работы. Он возьмется за новое дело без особой охоты, потому что считает, что намного более опасным, чем все эти подонки вроде Большого и Малого Янисов, является неизвестный преступник, разгуливающий по окраинам с пистолетом в кармане и в темноте нападающий на людей. И у меня тоже нет права заниматься всякими мелочами, пока этот выродок еще находится на свободе…
Ровно в восемь я постучал в дверь майора Козлова. На удивление, он оказался уже на месте и пил первую сегодня чашку кофе. Я только третий день жил по распорядку работников уголовного розыска, и то уже ощущал недосып. Что дают те несколько дней, которые, как компенсацию за ненормированное рабочее время, прибавляют к очередному отпуску, если остальные одиннадцать месяцев приходится бороться с недосыпанием, разрушая сердце никотином, кофеином и другими возбуждающими средствами? К сожалению, преступники не считаются со здоровьем своих противников и до сих пор почти все темные дела обделывают по ночам. Зато с честными людьми, напротив, разговаривать приходится днем, и так возникает заколдованный круг, из которого не вырвешься. Не случайно полковник Дрейманис перенес инфаркт, а у Козлова предательски дрожат руки и трудно поверить, что еще пять лет назад он был одним из лучших самбистов министерства. Интересно, тренируется ли он и сейчас? Странным образом, этот вопрос показался мне сейчас более уместным, чем традиционное журналистское «что нового».