Мимо денег
Шрифт:
— Адрес давай, — зловеще процедил Корин, борясь с желанием переломить хребет теплой, мягкой человеческой тушке, перегрызть шейную вену. От женщины пьяняще пахло близкой кровью. Если бы ворохнулась, он бы не удержался.
К его изумлению, похмельный мужик и тут не выказал ни страха, ни возмущения, лишь голубые глазенки полыхнули запредельной глубиной.
— А ведь я знал, что придешь, — произнес задумчиво. — С вечера предчувствие было. Когда Васька, сволочь, на палец не долил.
— Твоей бабе жить три секунды, — предупредил Корин, бешено искря. «Господи, спаси и помилуй!» — неумолчно неслось с пола.
— Зачем тебе Аня? — Григорий Серафимович спросил таким тоном, словно ничего не произошло и они по-прежнему судачили с гостем о том о сем, попивая водочку.
Корин заподозрил, что у мужика не все в порядке с головой, может быть, началась белая горячка. За долгие месяцы неустанной охоты он еще ни разу не сталкивался со
— Дядя Гриша, ты, наверное, жить устал? Так пожалей супругу. Вон ей как больно…
Пальцем надавил на нервный узел у женщины под ухом, бедняжка истошно завопила.
Григорий Серафимович озадаченно склонил голову.
— Надо же… Сколь лет с ней живу, случалось, поколачивал под горячую руку, но такого не слышал. Ты что же, Валюта, потерпеть не можешь? Дело-то сурьезное.
Корин засмотрелся, как безумец, бормоча несуразицу, наливает водку в чашку, и пропустил момент, когда тот с неожиданным проворством перегнулся через стол и наотмашь махнул бутылкой. Подлый удар не нанес Корину больших повреждений, разве что левое ухо оглохло, зато в мозгу произошел сбой. Он мгновенно забыл, зачем явился, зато определил, что зло, замаскированное на сей раз под добродушного алканавта, вступило в решительную схватку. Оно открылось — и это большая удача. Рыча, он сбросил с колен бабу и поднялся на ноги. Рванул рубаху на груди, чтобы свободнее дышать. Волосы на загривке встали дыбом, из глаз полетели алые искры. На него было страшно смотреть, но Григорий Серафимович не испугался. Шмыгнул в коридор — и вернулся со своим плотницким топориком. До белой горячки ему было еще далеко. Он знал, что драка предстоит жуткая и волосатое чудовище ему скорее всего не одолеть, но на душе установилась тишина. Бессмысленные годы отступили прочь. Он снова был полон азарта, как в те благословенные времена, когда каждый новый день сулил надежду на лучшее. Хорошо, что довелось встретиться с обидчиком лицом к лицу. Он всегда надеялся, что чудовище, день за днем глумившееся над ним по телевизору, дразнившее рекламой и голыми девками, смущавшее заморским раем, лишившее человеческой доли, рано или поздно попадет к нему в дом. Всего, что оно, чудовище, отобрало у него, ему показалось мало, и оно явилось за женой и дочкой. В роковую минуту он не чувствовал себя одиноким, рядом поднялись из могил тысячи, миллионы мертвых — и все тоже с топориками, пиками, удавками и кистенями. Григорий Серафимович весело заржал.
— Что же ты, Эдик, никак сомлел? Подходи, бери нас с потрохами. Или слабо?
Корин пошел на него не прямо, а сделал обманное движение, шагнув к плите. Потом прыгнул, но прыжок оказался неточным, потому что полудохлая баба, ворочающаяся на полу, успела вцепиться ему в ногу. Свистнул топорик и вонзился ему в плечо, попутно срезав часть щеки. Корин рыча стряхнул груз с ноги и, получив еще удар в голову, дотянулся до глотки алканавта. Сдавил жилистую мужицкую выю, повалил врага под себя. Остальное было делом техники…
Обернулся к женщине. Та сидела привалясь спиной к ножке стола, неистово, мелко крестилась. Вместо лица перед ним плавало черное пятно с двумя бледными щелками.
— Где Анька? — проревел, отрыгнув. — Говори, сука!
Женщина не слышала — умирала. И он не сумел ей помешать.
ГЛАВА 9
Около двух месяцев, день за днем, Микки Маус наседал с «Токсинором». Сначала Сабуров отбрехивался, не придавая нажиму большого значения — каприз магната, не более того, потом, когда понял, что это не так, всерьез задумался. Затея со всех сторон выглядела нелепой, но ведь поначалу так выглядели все самые успешные начинания Микки. Он всегда действовал на опережение и редко ошибался. К тому же там, где другие ломали шею, он лишь туже набивал мошну. Трихополов, разумеется, авантюрист, но самой высшей пробы, и ему, безусловно, покровительствует нечистый. Однако даже учитывая все это и делая сноску на мистическую подоплеку вообще всех событий, происходящих в России, Сабуров воспринимал предложение магната как что-то абсурдное. Он навел справки: «Токсинор» — крупная коммерческая структура, официально занимающаяся недвижимостью, а чем еще — Бог весть, — с филиалами в Питере и Саратове, с налаженными международными цепочками, солидным капиталом и достаточно прочным положением на фондовом рынке. Образно говоря, один из великого множества больших и малых насосов, откачивающих из подыхающей страны живые соки; но вопрос совсем в другом. Какое отношение к такого рода бизнесу мог иметь пожилой, из последних сил практикующий психиатр? Выходит, имел, раз Микки так настойчиво насуливает фирму. Для тех, кто хоть мало-мальски знаком с Трихополовым, не являлось секретом, что знаменитый олигарх, приближенный ко двору, меценат и покровитель обездоленных, еще ни единой копеечки, никогда и ни при каких обстоятельствах не выкинул на ветер. Это он, в подражание какому-то американскому собрату-миллионеру, установил у себя в загородном поместье платные телефоны для гостей. И он же однажды, на глазах у Сабурова, бешено, до сердечного приступа торговался с деревенским мужиком, поставлявшим на кухню свежие яйца, творог и сметану. Никакой фантазии не хватит, чтобы заподозрить такого человека в безотказной благотворительности. Можно предположить другое: Микки, предлагая «Токсинор» Сабурову, готовит из него подставную фигуру, некоего директора Фукса на случай точно спланированного банкротства. Это пока единственное объяснение настойчивой щедрости магната, хотя и мелковатое.
Сабуров знал, что прежний директор арестован по обвинению в каком-то кошмарном тройном убийстве. По газетам прокатился ряд сенсационных разоблачений. Выдвигались разные версии, но все авторы единодушно склонялись к тому, что преступление, безусловно, имеет политический характер, поэтому истинный виновник останется безнаказанным и дело ни в коем случае не дойдет до суда. А если дойдет, то посадят «стрелочника», вроде простодушного директора «Токсинора», который якобы сперва «заказал» миллионера-англичанина, а после собственноручно замочил водителя и свою любовницу.
Именно любовница директора «Токсинора», а точнее, противоречивость сведений о ней заинтересовали Сабурова. По одним публикациям выходило, что она была сообщницей директора и тот, избавляясь от опасного свидетеля, задушил ее во время изощренного полового акта; по другим — ее расчленили в камере предварительного заключения и подкупленные менты разбросали части туловища по мусорным бакам, причем, как говорилось в одной заметке, из этих частей в Институте Склифософского удалось собрать сразу двух женщин: одну молодую, другую старую, но с одинаковым генетическим кодом.
Сабуров позвонил одному из своих пациентов, высокопоставленному работнику прокуратуры, и попросил уточнить, что на самом деле произошло с фигуранткой. Через час получил информацию, к которой внутренне был готов: Анна Григорьевна Берестова жива-здорова, ее не расчленили, не удавили и не посадили на кол, хотя попытка устранить ее как свидетеля имела место. Сейчас она проходит обследование в коммерческой психушке в Малаховке.
— Неужто на «Белой даче»? — удивился Сабуров.
— Так точно… Удовлетворите мое любопытство, уважаемый профессор. Чем вас заинтересовала эта дама?
— Медицинская тайна, дорогой друг.
— Понимаю, — хмыкнул прокурор. — Но тогда вам придется поспешить. Вы же знаете, после того как наши подопечные побывают на «Белой даче», у них уже не остается никаких тайн.
Пациент из прокуратуры, радуясь возможности оказать услугу, сообщил еще некоторые сведения о фигурантке. Девица образованная, закончила иняз, владеет несколькими языками. До того как устроиться в «Токсинор», зарабатывала переводами для различных издательств. Бытовой проституцией, судя по всему, не занималась и даже не баловалась наркотиками. У директора пользовалась абсолютным доверием, возможно, потому, что пришла в «Токсинор» прямиком из его постели. Есть еще интересная деталь. В этот же период при странных обстоятельствах погибли и ее отец, и мать, но девица жила отдельно, снимала квартиру и вряд ли имела отношение еще и к этому убийству. Оно даже не включено в делопроизводство. Ее родители были незначительными людьми: отец — бывший мастер-механик, мать — преподавала математику в младших классах. Их смерть не представляла общественного интереса.
Попрощавшись с прокурором, Сабуров закурил вторую за утро, сверхнормативную сигарету. Его томило неясное предчувствие, сродни тому, какое бывает при смене атмосферного давления. Может, так и было: среди ночи он просыпался от взрывов самой мощной за это лето августовской грозы и два раза пил корвалол. Он не понимал, почему его так живо занимает незнакомая сотрудница «Токсинора», но будто по наитию чувствовал, что должен ее повидать. Заработала интуиция, он всегда ей подчинялся. Правда, был логический повод: Микки Маус втягивал в непонятную историю, поэтому нелишне узнать о том, что происходит в «Токсиноре», изнутри, не ставя в известность магната. Приближенная к директору фирмы особа отлично подходила на роль информатора. Добраться до нее для Сабурова не составляло труда. На «Белой даче» работал некто Гаврюша Митрофанов, бывший ученик Сабурова. Лет двадцать назад он помог этому парню защитить кандидатскую диссертацию, хотя, по всем прогнозам, Митрофанова должны были прокатить. Гаврюша был чертовски талантливым молодым ученым, но с отвратительным характером. Благодаря склонности к какому-то животному, совершенно немотивированному хамству Гаврюша Митрофанов за три года настроил против себя половину кафедры, а те, с кем он не успел вступить в конфликт, все равно опасались его злобного нрава и не чаяли, как от него избавиться.