Мимо денег
Шрифт:
— Сам узнал недавно… Да и не хотелось доставлять ей лишние страдания.
— Да, разумеется… это несколько меняет картину… Ах, Анна Григорьевна, Анна Григорьевна, как же вы так? Плюс ко всему и наркотики.
Бледная как смерть Аня сказала:
— Можете сколько угодно издеваться, ни с кем из вас я не буду больше разговаривать.
— Понимаю, — глубокомысленно согласился следователь. — Ломка началась.
Он нажал на столе кнопку — и за Аней явился милиционер, который отвел ее на первый этаж в камеру. Ей хотелось поскорее остаться одной: было о чем подумать. Если Олег и этот Гурамов вдруг сговорились,
Что-то тут не так, но что? Зачем запихивать ее в камеру и сводить с ума? Когда Олег объяснял, что на него наехали, и просил ее встретиться с каким-то могучим паханом, чтобы дать ему время для маневра, он безусловно был искренен. А что же происходит теперь? Почему ее выпроводили, а Олег остался? Какие козни они плетут со следователем? Может быть, Олег пытается его перекупить? И что за дурацкая затея со справкой? Где он ее раздобыл? Бедный мальчик! Перед тем как стать мутантом, рыночником, он мечтал совсем об иной судьбе. Однажды, размягченный вином, стыдливо посмеиваясь, признался, что в детстве сочинял стихи, написал целую поэму и отправил ее в «Пионерскую правду». Анечка не застала, но была когда-то такая детская газета, и там напечатали кусочек из его поэмы. Можно представить, как гордился собой шестиклассник Олежек, сероглазый малыш… Куда это все подевалось? Стихи! Боже мой!..
Клацнул дверной засов — и ее мирное затворничество окончилось. В камеру впихнули двух новых постоялиц. При первом же взгляде на них Аня поняла, что кошмар продолжается. Обеим женщинам было далеко за тридцать, и если бы Аня встретила их на улице, то, вероятно, поспешила бы уступить дорогу. Героини телепередачи «Фактор риска», из тех, кто в тюрьму попадает, чтобы отдохнуть от слишком бурной жизни на воле. У одной во всю щеку синий желвак, вторая — в перекошенном набок рыжем парике с овечьими кудряшками и в таком гриме, как для съемок в фильме ужасов. Обе рослые, крепенькие, пьяненькие — и целеустремленные. Дружно подошли к нарам, уставились на нее.
— Подвинешься? — спросила одна. — Или будешь весь лежак занимать?
Аня молча переползла к стенке. Дамы уселись, обосновались, закурили. Между ними пошел такой разговор:
— Что-то, Люся, давно я свежатинки не пробовала, а ты?
Вторая ответила басом:
— И не говори, подружка. Ничего, ближе к ночи оттянемся. Давай покемарим чуток.
Сказано — сделано. Привалились друг к дружке и разом захрапели. Аня не испугалась. Конечно, бабешек подсадили, чтобы она не скучала. Привет от следователя Гурамова.
Потихоньку сползла с нар, но не до конца. Одна из бабенок цепко ухватила ее за щиколотку.
— Куда, сучонка?
Чудно: только что храпела, пускала сиреневые пузыри — и вдруг точно капкан на ноге. Ее товарка тоже очнулась. В четыре пронзительных глаза ее изучали. Не такие уж пьяные оказались, как изображали.
— Что вам надо? — спросила Аня.
— А ты как думаешь?
— Вас Гурамов послал?
— Хуямов, — ответила та, которую звали Люся, с синей щекой. — Ты, сикушечка, не рыпайся, хуже будет.
— Я не рыпаюсь, с чего вы взяли?
— То-то и оно. Умная очень, да? Посмотрим, как утром запоешь. После ночи любви. Ну-ка, поведай о себе. Все по порядку. Кто родители, какие болезни? Как докатилась до жизни такой?
— До какой?
— Как убивицей заделалась?
— Я не убивала, вам неправду сказали.
— Нам пока ничего не сказали, это ты нам скажешь.
— Отпустите, пожалуйста, ногу. Больно.
— Вся боль впереди, детка, — гулко, насмешливо прогудела женщина-привидение в гриме. Из-под рыжего парика выпутались черные пряди. Ухватила Аню за вторую ногу, и в мгновение ока она оказалась зажатой между двумя плотными, тугими тушами.
— Ну? — гукнула Люся.
— Что — ну?
— Давай подробности, сикушечка.
— Угостите сигареткой, пожалуйста.
— На, кури. — Привидение достало пачку «Явы», но лишь только Аня потянулась, со смехом отдернуло руку. — Свои надо иметь.
— Пусть курнет, — разрешила Люся. — После-то не до курева будет.
— Что вы хотите со мной сделать? — поинтересовалась Аня без энтузиазма.
— Мало не покажется, — уверила Люся. — Затрахаем так, как ни один кобель не трахал. Любишь трахаться, да? Или только убивать намастырилась?
Наверное, она уже должна была трястись от страха, но Ане стало смешно. Надо же, какие ушлые, расторопные бабенки — и силы немеряной… Хорошо бы они ее придушили — всем напастям конец. Неожиданно — от тоски, от душевной пустоты — на нее напал говорун, все рассказала: и кем была, и как влюбилась в директора «Токсинора», и чем все кончилось. Да так складно выходило, бабищи заслушались, не перебивали. У нее самой на душе полегчало. Правильно говорят: хоть в колодец, да выплесни беду. Вскоре все трое сидели на краешке нар и дружно дымили.
— Да-а, — задумчиво протянула Люся. — Видишь, Ильюша, у богатеньких тоже свои заморочки.
— А то, — горестно отозвалось привидение-Ильюша. — Помнишь, как я надыбала пять штук у этого фраера?
— Помню, милая. Тебе Шурик чуть башку не оторвал.
— Скотина он был и остался… Что же нам теперь с этой горемыкой делать?
— А что можно сделать, раз подписались?
— Скажите, девочки, — полюбопытствовала Аня, — вам велено меня совсем прибить или только помучить?
— Сказать, что ли, Иля?
— Скажи, Люся. Токо сперва хорошо бы косячок давануть. Что-то башка больно чудная.
— Тогда надо Михалыча звать. — Люся скатилась с нар и бухнула в дверь кулачищами, вся камера содрогнулась.
Из-за двери отозвался юный суровый голос:
— Чего безобразничаете? А ну — тихо!
— Кликни Михалыча, сынок. Срочно.
— Счас кликну, хулиганка, не обрадуешься.
Через несколько минут дверь со скрипом отворилась и весь проем загородил тучный, пожилой милиционер. Они с Люсей о чем-то пошушукались, и что-то милиционер с укоризненной улыбкой передал из рук в руки, сопроводив подарок предостережением: