Миндаль цветет
Шрифт:
Она оперлась о подоконник и склонила голову. Ей казалось, точно над нею пронеслась буря и, пощадив ее, оставила в изнеможении.
Различные чувства боролись в ней: ей было и стыдно, и страшно, и вместе с тем она была полна восторга и ликования.
«О, если бы снова пережить это восхищение от первого в жизни поцелуя», – думала она, хотя в то время, как он поцеловал ее, ей казалось, что она умирает, что она не переживет этого упоения.
Какой-то слабый голос внутри ее шептал: «Это конец, это конец…» – но он опять целовал ее, и снова то же блаженство,
Дверь тихо, осторожно открылась. Дора вскочила с широко открытыми глазами, прислушиваясь. И вдруг голос Пана сказал:
– Дора!
Еще имя ее не успело слететь с его языка, как она была уже в его объятиях. Он схватил ее и как безумный прижал к себе.
– Я пришел, – произнес он, заикаясь, – чтобы сказать вам, Дора, что мы никому не должны говорить о нашей любви. Понимаете? Рексфорд пришел бы в ярость. Обещайте мне… Это будет секрет, наш секрет…
– О, обещаю, это будет наш божественный секрет. Секрет вашего и моего сердца. Только целуйте меня, целуйте меня еще!
Он заглушил в себе внезапно вспыхнувшее в нем чувство жалости к ней.
Губы ее касались его, целуя и прося поцелуя. Она положила руки ему на плечи, как бы отдавая ему всю себя, всю свою прелесть, всю молодость, всю красоту. Весь мир казался им далеким-далеким; их царством была скрывавшая их ночь, а музыкой – биение их сердец.
Пан коснулся рукой ее сердца.
– Мое? – спросил он.
– Только ваше…
Он почувствовал, как оно забилось под его рукой, как будто готовясь вылететь ему навстречу, и ему казалось, точно он держит голубя, который трепещет в его руке. Он обнял ее и притянул к себе. Она была в упоении, почти без чувств. Мысли, как золотые звезды, мелькали в ее мозгу; мир, о котором она никогда не мечтала, раскрылся перед ее глазами. Смутно долетал до нее голос Пана:
– Я люблю вас, я люблю вас…
Хлопнула дверь. Его уже не было; он ушел, оставил ее, не окончив поцелуя на ее раскрытых, просящих губах.
– Пан… – прошептала она.
Ответа не было, только ветер тихо колыхал занавески, и они рябили, как волны, ударяясь о косяки.
Она опять подошла к окну неровными шагами, едва передвигая ноги. Она села на подоконник и схватилась руками за голову, смотря на темное, покрытое серебряной бронею небо.
Ночь была нехолодная, дул теплый ветер; облако затемнило месяц, и мир казался прикрытым мягкой, темной пеленой. Никогда раньше ночь не казалась ей такой удивительной, такой прекрасной. Теперь… теперь пришло время любви, теперь все было ясно, нечего было скрывать, не в чем сомневаться.
– О, жить, жить, – тихо сказала Дора, – и всю остальную жизнь любить его… Пан, Пан!
ГЛАВА XI
Утром началась пытка. Дора задерживала Эмилию под разными предлогами, два раза сменила платье; наконец, дальше откладывать было невозможно, нужно было идти вниз, а страх все больше овладевал девушкой.
Наконец, она решилась и сошла в столовую:
– Нет, довольно и этого, – сказала Дора.
– Бережешь аппетит к обеду?
– Да.
Они взглянули друг на друга и рассмеялись.
– Где ты вчера пропадала? – спросил Рекс. – Я всюду охотился за тобой, пока не встретил Кольфакса, который торжественно заявил мне, что он уговорил тебя пойти отдохнуть. А ведь Ричард с утра отправился – я уже не знаю куда – на полюс или к звездам, куда возносит людей настоящая любовь. Он только и бредит тобой. Что ты об этом думаешь?
Он говорил как будто в шутливом тоне, но глаза его были серьезны.
– Да ничего не думаю, – ответила Дора.
– А ведь он, пользуясь свободным временем, теперь будет постоянно торчать у нас здесь.
Он присел на широкий диван возле камина.
– Я иногда думаю, Дора, за кого ты выйдешь замуж?
Она смутилась и покраснела.
– Перестань дурить, Рекс, – сказала она. Дверь отворилась, и вошел Пан.
– Мы разговаривали о замужестве Доры, – вежливо сказал Рекс. – Каков ваш взгляд, Пан, на этот важный вопрос?
– Да разве наши взгляды – твой и мой – что-нибудь значат? Какие бы взгляды мы ни высказывали, чтобы ни предполагали, Дора не будет с этим считаться, – ответил Пан, не спеша выбирая себе на столе закуску.
Рекс продолжал сидеть; Дора стояла у камина. Наконец, Пан встал. Дора вся превратилась в ожидание. Пан повернулся к Рексу:
– Не пойдешь ли ты прогуляться? В такой день, как сегодня, надо что-нибудь предпринять.
– Нет, благодарю вас. Я берегу себя для охоты на будущей неделе.
– Я пойду, – сказала Дора.
– Отлично, я сойду через две-три минуты.
Дора вышла сменить обувь. Рекс остался у камина; он улыбнулся, и улыбка его была так же печальна и мрачна, как этот серый день.
«Он отлично знал, – думал он, – что я еще не могу много ходить; потому и спросил, что знал». Между тем Дора с Паскалем шли уже по лужайке.
– Как вы хорошо сыграли! – сказал Паскаль. Дора посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Сыграла?
– Я хочу сказать, что вы вступили в разговор как раз в нужный момент.
– В таком случае, я очень рада, но я не старалась. – Она подарила его чудной улыбкой. – Мне хотелось остаться с вами наедине, а это был такой удобный случай.
«О юность», – подумал Паскаль. Его душе, уже давно пережившей первую молодость, такая наивная откровенность не понравилась. В любовных делах ему наибольшее удовольствие доставляла интрига. И все-таки, когда он взглянул на Дору, день показался ему менее сумрачным. Она была так стройна, так прекрасна в своем мальчишеском костюме, в фетровой шапочке с пером на голове. В глубине ее глаз мерцали звезды. Она взяла его под руку.
– Пан…
Он оглянулся посмотреть, нет ли кого позади, и, убедившись, что никого нет, крепко сжал ее руку.