Миниатюрист
Шрифт:
За завтраком он не извиняется за то, что накануне не встретил молодую жену. Разговаривает с сестрой, пока Нелла засучивает рукава, чтобы не испачкать их в еде. Цены на шерсть, неутешительный улов сельди, беспечность миланских портовых грузчиков, поставка грузов в Венецию и Батавию. Марин жадно глотает эти лакомые куски, позабыв о своем недомогании. Чтобы загладить инцидент с элем, Йохан вкратце сообщает сестре, как продаются табак и кофе, шелк и серебро, корица и соль. Она требует точных цифр, но он не знает на память.
Он говорит о том, что сёгунат ввел новые ограничения на транспортировку золота и серебра с острова Десима и какими потерями это может обернуться в будущем. Нелла быстро пьянеет от потока информации, а вот у Марин с головой все в порядке. Она жаждет подробностей. Что нового слышно о соглашении с султаном Бантама по поводу перца? Чем это может грозить ОИК? Он хочет подразнить сестру и сообщает ей о якобы уплывшем из его рук контракте на шерсть с торговцем мужским платьем из Ломбардии – теперь выручка перекочует в чужой кошелек.
– И кто же этот счастливчик? – живо интересуется Марин.
– Уже не помню.
– Кто? Кто? – не отстает она.
– Английский купец из Ост-Индской компании.
– Опять Генри Такер?
– Нет. Томас Филд.
Марин бьет кулаком по столу.
– Филд. Англичанин, – возмущается она. Разрумянившийся Йохан молчит. – Брат, чем ты думаешь? А? За последние два года мы ни разу…
– Марин, англичане покупают наше харлемское полотно.
– Они такие скупые!
– Да уж. – Похоже, он испытывает удовольствие при мысли об этих лондонских разбойниках с якобы математическим складом ума. Он даже не пытается заставить сестру замолчать, и Нелла недоумевает, почему ему так нравится над ней подтрунивать.
– Ну все, довольно, – говорит он наконец с блеском в глазах. И в задумчивости наполняет графин элем. – Я собираюсь переговорить с Гансом Меермансом о сахаре. – Взгляд его устремлен на янтарную поверхность, поднимающуюся на глазах.
Марин кривится.
– Нет. Нам это не надо.
– Я больше не могу игнорировать его предложение, Марин.
– Милый, он такой хлыщ и к тому же сумасшедший… побережем наши души. Мы, добропорядочные амстердамцы, должны…
– Избавь меня от своего благочестия. Оно меня и так уже далеко завело. Тебя тоже. – Следует пауза, такая вязкая, что Нелла ощущает ее на вкус. – Сахар полезен для кошелька, сестра, – говорит он, – а проблемы кошелька известны тебе лучше, чем кому бы то ни было.
Марин косится на Неллу.
– Разве у нас плохо обстоят дела, брат? – говорит она. Йохан хмыкает. – Нам не нужен Ганс Меерманс с его суринамским импортом. Мало нам мороки с азиатским товаром, чтобы лезть еще и на Карибы?
Йохан вздыхает. Похоже, эти аргументы он слышит не впервой и ему надоело толочь воду в ступе. Однако Нелле непонятна его снисходительность к сестре, высказывающей столь радикальные взгляды. Почему она против сахара? И зачем вообще лезет не в свое дело? Это его бизнес, а теперь, когда Нелла стала его женой, их общий.
– Марин. Дела в ОИК обстоят, мягко говоря, неважно. Коррупция ван Рийбека в Гёде Хупе, все эти гнусные маленькие императоры на наших дальних аванпостах, взятки, черные рынки… пришло время посмотреть на запад, а это сахар. Если не проявим благоразумие…
– Что скажет Отто, если ты начнешь закупать сахар? – перебивает его Марин.
– Что скажет Лийк, если я этого не сделаю? – возражает он. Марин фыркает. – Суринам для него не более чем географическое название, – он явно желает увести разговор от Лийк.
Марин недовольно хмыкает.
– Это только тебе так кажется.
Йохан глядит на нее с раздражением.
– Бизнес Ганса Меерманса может обеспечить наше будущее, – говорит он. – И только из-за того, что ты… – не договорив, Йохан берет себя в руки. – Я за неделю добьюсь большего, чем Ганс за десять лет, – тихо говорит он. – Это мой шанс, Марин. Ты должна дать мне этот шанс.
Она задумчиво смотрит на него.
– И чем же тебе придется пожертвовать, брат, ради этой сделки? – Голос ее уже спокоен.
– Чужие жертвы тебя не интересуют, Марин. А с меня хватит жертв.
Она лишь фыркает в ответ, но он пригвождает ее взглядом к стулу, и она, поджав губы и вперив горящий взор в географическую карту на стене, не издает больше ни звука.
Сёгуны, серебро, сахар, султаны. То, что Йохан посвящает сестру в свои торговые дела, кажется Нелле каким-то озорством, даже беспечностью. Порой он идет на уступки, но при этом всегда напоминает, что она может лишиться подарков. В любом случае он переступает опасную черту. Какой другой женщине известна рабочая кухня Ост-Индской компании? Если Нелла понимает все правильно, цена секретов – тысячи гульденов. Для Йохана это забава. Для Марин все серьезно: ей оказывается честь, пускай эпизодически, и в любой момент ее могут этого лишить.
Торговые дебаты дают Нелле возможность поизучать супруга сквозь полуприкрытые веки. Рядом с этим загорелым мужчиной они с Марин просто светятся. Нелла представляет, как он стоит в пиратской шляпе на палубе шхуны, рассекающей исчерна-синие волны в дальних морях.
Она пытается вообразить, какой он без одежды, как выглядит штуковина у него в штанах, которую он для нее готовит. Мать предупреждала ее, чего следует ждать молодой жене – пронзительной боли, остается только лелеять надежду, что боль продлится не слишком долго. В Ассенделфте хватало баранов и овец, чтобы иметь об этом элементарное представление, но она желает любить мужа без смущения, без мрачных предчувствий. Испугавшись, что по ее лицу они прочтут ее тайные мысли, Нелла опускает глаза в тарелку. Ночью, когда он к ней придет, у нее будет время попереживать.
Завтрак подошел к концу, Корнелия убирает крошки белого хлеба и остатки гауды, Йохан встает. Три женщины смотрят на него вопросительно, а он выходит из комнаты, лишь махнув рукой. Марин и Корнелия, кажется, понимают смысл этого жеста. Марин со вздохом берет принесенную ранее книгу. Это «Дурак дураком», пьеса Хуфта.
– Как часто Йохан уезжает? – спрашивает Нелла, но Марин не отрывается от чтения. Нелла повторяет вопрос. Марин откладывает книгу и тут же недовольно восклицает, видя, что загнулась страница.