Минимальные потери
Шрифт:
– Беги, говорю!!
– Бах! Бах!!
Теперь погас и левый глаз. Седьмая пуля, в свою очередь, перешибла сустав передней опорной лапы, отчего Богомола повело вбок.
«Хорошо стреляет, – как-то отрешенно подумала Маша. – Интересно, где научился, в армии, что ли?»
В ушах стоял звон, но сквозь него она расслышала Мишин крик:
– Сдохни, гадина!!!
Пилот выстрелил еще раз. И промазал.
Богомол дернулся, переступил с лапы на лапу, стараясь сохранить равновесие, его голова резко задралась вверх и бессильно упала. Одна из пуль, а может, и не одна, все-таки сделали свое дело, – «насекомое» затряслось, словно по его телу пропустили ток высокого
Пронзительный скрежет разрезал воздух, как будто кто-то с силой провел ржавым тупым ножом по стеклу. Раз и еще раз. Казалось, он шел отовсюду, и укрыться от него не было никакой возможности. И тут же вслед за ним обрушился тонкий, визгливый, обрывающий сердце и душу, свист. Так, наверное, свистел былинный Соловей Разбойник, Одихмантьев сын, на прямоезжей дороге в Киев, и застигнутые врасплох путники падали замертво…
Маша присела, зажимая уши.
Зашевелилась Кукла, поднимаясь на ноги. Вспыхнуло ярче и тут же погасло «солнце» в зале.
Теперь свет падал только из треугольного проема за их спинами.
– Беги же! – отчаянно крикнул Ничипоренко и снова дважды выстрелил, целясь в Куклу, которая уже поднялась и сделала шаг в их сторону.
Пули нашли цель. Взмахнув руками, Кукла опять оказалась на полу.
Пилот рывком поставил Машу на ноги и кинулся через проем в коридор, таща ее за собой.
Позже, сколько ни старалась, Маша не могла вспомнить подробностей этого сумасшедшего бега. В памяти всплывали какие-то повороты, извилистые, узкие и низкие ответвления, в которые они ныряли и где приходилось пригибать голову, чтобы не расшибить макушку о потолок. Абсолютно пустые кубообразные комнаты, с красочными объемными узорами непонятного назначения на потолке, стенах и полу (она готова была поклясться, что некоторые из них шевелились, словно жили какой-то своей жизнью), пандусы, обширный зал, накрытый куполом и уставленный ровными рядами странных черных одинаковых, теплых на ощупь, столбиков… И снова коридоры, пандусы, комнаты, залы.
Скрежет и свист давно смолкли. Теперь они слышали только свое частое хриплое дыхание, которого уже не хватало, чтобы обеспечить кислородом мышцы. Куда они бежали и зачем? Об этом они не думали. Наверное, инстинктивно пилот и врач искали место, где можно спрятаться, какой-нибудь островок безопасности, темный угол, схрон, убежище. Но не находили.
И ровно в тот момент, когда сил больше не осталось и Маша готова была рухнуть на пол, а там будь что будет, они, преодолев еще один короткий пандус-мостик, переброшенный через какой-то бассейн, наполненный до краев розоватой и на вид густой, словно кисель, жидкостью, сквозь треугольный проем – помешались они тут все на треугольных дверях, что ли?! – выскочили на галерею. Нет, не так.
На Галерею.
Широкая, не менее пяти метров, ничем не огороженная, она тянулась далеко вправо и влево, обвивая спиралью лежащее перед ними громадное, наполненное теплым светом пространство.
– Ох… мамочки… – выдохнула Маша и остановилась, – не могу больше, все… надо передохнуть…
Она наклонилась, уперев руки в колени и стараясь восстановить дыхание, как в студенческие годы, когда одно время активно занималась легкой атлетикой – бегом на средние дистанции и даже брала призы на городских соревнованиях.
Рядом, словно древний паровоз на полном ходу, пыхтел Миша.
Постепенно дыхание выровнялось, сердце утихло,
«И ладно, – подумала Маша, – и хорошо. Никуда больше не побегу, хватит!»
– Где мы? – спросила она, выпрямляясь и оглядываясь.
Миша уже стоял на краю галереи – там, где она, казалось, обрывалась в пропасть, и тоже осматривался. Маша поежилась, высоты она боялась, хотя всегда преодолевала свой страх.
– По-моему, мы в самом центре корабля, – сказал пилот, полуобернувшись и приглашающе протянул руку. – Иди сюда, не бойся, здесь какое-то защитное поле, упасть невозможно.
Маша подошла, взяла Мишу за руку и встала рядом с ним.
Когда-то, еще учась в школе, Маша Александрова летала с родителями навестить родственников в Соединенные Штаты Америки, в некогда центр мира, а ныне с трудом сохраняющий остатки былого величия город Нью-Йорк. Там, кроме всего прочего, ей довелось посетить музей Гуггенхайма с его уникальным собранием произведений искусства. Так вот, то, что она видела сейчас, чем-то напоминало интерьер этого выдающегося памятника архитектуры. Правда, увеличенного в десятки раз. Нечто вроде сужающегося книзу цилиндра, накрытого куполом и со спиральной галереей, вьющейся по стенам. Только не было картин на стенах. И скульптур тоже не было. Вместо них плотно расположились все той же треугольной формы… окна? Люки? Экраны приборов? Материал, из которого они были сделаны, отливал плотным, матово-гладким черным цветом. В центре же всего этого инопланетного великолепия, выше того места, где стояли врач и пилот, без всяких видимых опор висело совершенно умопомрачительное образование, которое весьма условно можно было сравнить с исполинской гроздью винограда нежного розоватого цвета с фиолетовым оттенком. И каждая «ягодка» этой грозди сияла своим особым светом, который и наполнял собой все это фантастическое пространство.
Атриум, вспомнила Маша, подобное помещение называется атриум. Только здесь он какой-то совсем умопомрачительный.
– Красиво, – вздохнула она. – Но непонятно. Бежали, бежали… и прибежали. Что теперь, Миш? Только прошу тебя, не стреляй больше. По-моему, это бесполезно.
– Как же бесполезно, если двоих я отправил на тот свет? Или вывел из строя, как тебе будет угодно, – с обидой в голосе осведомился пилот.
– А ты уверен, что это было необходимо?
– А ты уверена, что нам следовало подчиниться и залезть в эти коконы с креслами? Особенно, когда тебя заставляют это сделать?
– Не уверена. Но я вообще почти ни в чем сейчас не уверена. Думаю, и ты тоже. Знаю только совершенно точно, что агрессия всегда порождает агрессию. Уж извини за банальность.
– Я уверен вот в нем, – Миша похлопал по «вальтеру», который успел спрятать в кобуру на поясе. – И знаю тоже совершенно точно, что слабого нагибают, а сильного боятся. Или хотя бы уважают. Всегда. Но в чем-то ты права. Обещаю впредь без особой нужды огонь не открывать. К тому же патроны надо беречь. У меня всего одна запасная обойма.
– И на том спасибо, – сказала Маша.
– Вообще-то странно, что за нами нет погони, – почесал в затылке пилот. – То ли хозяева нас боятся, то ли, наоборот, здесь всюду сканеры, они за нами следят и уверены, что ничего серьезного мы натворить больше не сможем. Хотя тот жуткий скрежет и свист, по-моему, был своеобразным сигналом тревоги.
– Ага, – согласилась Маша. – Трудно не встревожиться, когда услышишь такое. Я чуть не описалась… Ой.
– Что?
– Организм.
– Что организм? Болит что-то?