Минин и Пожарский
Шрифт:
В самой Москве постепенно накапливались силы для выступления против интервентов. Руководители венского ополчения задумывали двойной удар — извне и изнутри столицы. В Москву задолго до восстания из подмосковных местечек и деревень сходились люди пол предлогом поиска защиты, тайно принося с собой оружие, приходили и ополченцы Ляпунова, переодевшись в городское платье, их никто не узнавал, так как они смешивались с городское чернью. Изменник боярин Салтыков советовал польскому командованию спровоцировать преждевременное выступление московского населения, с тем чтобы расправиться с патриотами до подхода земского ополчения. 17 марта после традиционного шествия патриарха в Кремль во время церковного праздника в вербное воскресенье Салтыков говорил польские
Иноземные захватчики была всерьез обеспокоены надвигающимися событиями и планировали свои контрмеры против земского ополчения. Вот что по этому поводу писал одна из них, польский ротмистр Маскевич: «Мы были осторожны; везде имели лазутчиков… Лазутчики извещали нас, что с трех сторон идут многочисленные войска к столице. Это было в великий пост, в самую распутицу. У нас бодрствует не стража, а вся рать, не расседлывая коней ни днем ни ночью… Советовали нам многие, не ожидая неприятеля в Москве, напасть на него, пока он еще не успел соединиться, и разбить по частям. Совет был принят, и мы уже решились выступить на несколько миль от столицы для предупреждения замыслов приятельских».
Но осуществить такой план противнику не удалось: отбить ополчение у интервентов, засевших в Москве, не хватало войск. Оставить столицу — жалко: рушился давний план завоевания Российского государства, терялась надежда на дальнейшее личное обогащение. Гетман Гонсевский решил остаться в осаде, надеясь, что к нему в скором времени подойдут подкрепления из Польши, куда были посланы гонцы за помощью.
Интервентов очень беспокоило и то, что на стенах Белого города и Деревянного (или Земляного) города находились многочисленные пушки, которые москвичи в случае восстания могли повернуть против польских войск. Гонсевский приказал стащить всю артиллерию со стен и перевезти в расположение своих войск. Туда же свезли все запасы пороха, изъятые из лавок и селитряных дворов. Отныне пушки, установленные на кремлевских и китайгородских стенах, держали под прицелом весь обширный Московский посад.
И все же, несмотря на все меры предосторожности, интервенты трепетали. «Уже нельзя было спокойно спать среди врагов, таких сильных и жестоких, — признавался тот же Маскевич. — Все мы утомлялись частыми тревогами, которые были по четыре и по пять раз в день, и непрестанною обязанностью стоять по очереди в зимнее время на страже: караулы надлежало увеличить, войско же было малочисленно. Впрочем, товарищество сносило труды безропотно: дело шло не о ремне, а о целой шкуре».
Москва в то время была разбита на четыре обособленные части. Каждая из них была обнесена оборонительными стенами. Если старую Москву уподобить живому существу, то Кремль можно назвать головой, а окружавший его посад — руками. Кремль окружали каменные стены с грозными башнями. Расположенный на треугольной площади, он с двух сторон омывался Москвой-рекой и ее притоком Неглинкой, а с третьей стороны по Красной площади от Неглинки к Москве-реке тянулся глубокий ров, наполненный водой. В Кремле находились царские дворцы, приказы, другие государственные учреждения.
К Кремлю примыкал Китай-город (от слова «кита», означавшего ограду, плетень), стены которого составляли единую цепочку. Первоначально Великий посад — улицы вне Кремля — был обнесен земляным валом, увенчанным вязками жердей, своего рода заградительным плетнем. Затем поставили каменные стены, которые с двух сторон подходили к Кремлю. Если стены Кремля огораживают около 30 гектаров, то стены Китай-города охватывают площадь около двух тысяч гектаров.
Вместе с кремлевским холмом Китай-город являлся единой крепостью. Это было крупнейшее в Русской земле, да и в Восточной Европе, военно-оборонительное сооружение. Китай-город исследователи сравнивают со знаменитыми генуэзскими крепостями. Здесь находилась торговая часть столицы, помечались торговые ряды и жилые дома бояр, дворян и богатых купцов.
Кремль
Восстание началось стихийно 19 марта. По городу прошел слух, что Гонсевский собирается выступить со своим войском из Москвы навстречу ополчению, напасть на его разрозненные отряды и уничтожить их поочередно, пока они не успели соединиться. С утра на улицах Белого города и Китай-города скопились сотни возниц с явным намерением преградить своими санями и повозками проход польским полкам.
Волнение возникло на торгу, где польские пехотинцы попытались силой заставить возниц помогать им таскать пушки со стены Китай-города. Те ответили отказом. Вспыхнула распря, поднялся шум. Поляки стали избивать возниц. Но за них заступилась толпа горожан, заполнивших Китай-город. На помощь польской пехоте прискакал отряд немецких наемников, затем польские драгуны, стоявшие в боевой готовности на Красной площади. В конном строю они врезались в толпу, топтали людей, рубили их саблями и учинили страшное побоище над безоружной толпой. В Китай-городе было вырезано, около 7 тысяч москвичей. Избиение жителей Москвы сопровождалось повальным грабежом. Интервенты громили лавки, врывались в дома, тащили все, что попадалось под руку.
Спасаясь, толпа хлынула в Белый город. Там всюду раздавался набатный звон, призывая всех к восстанию. Разгромив Китай-город, интервенты, двинулись в Белый город, но встретили здесь упорное сопротивление. Русские имели возможность подготовиться к защите. Когда вражеская конница попыталась ворваться в Белый город, то натолкнулась на баррикады. Люди выносили из домов столы, скамьи, доски, бревна и все это сваливали поперек улиц, загромождая путь. В интервентов стреляли из-за укрытий, из окон, с крыш и заборов, поражали их холодным оружием, а те, кто не имел его, бились кольями и камнями. Над Москвой 'гудел набат.
О тактике восставших наиболее полно сообщает ротмистр Маскевич, участник боев с москвичами. «Русские, — пишет он, — свезли с башен полевые орудия и, расставив их по улицам, обдавали нас огнем. Мы кинемся на них с копьями, а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, чтобы выманить их из-за ограды, — они преследуют нас, неся в руках столы и лавки, и, лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и 'под защитой своих загородок стреляют по нас из ружей, а другие, будучи в готовности, с кровель и заборов, из окон бьют по нас из самопалов, кидают камнями, дрекольем…»
Особенно ожесточенными были схватки на Никитской улице и Сретенке. В полдень, в самый разгар боя, здесь появились ратники Пожарского. Зарайский воевода, в числе первых подошедший к столице и сумевший скрытно от поляков расположить своих ратников в слободах, внимательно следил за развитием событий в Москве. Князь Дмитрий держал воинов в постоянной готовности к схватке с интервентами. Услышав набат в городе, он с небольшим конным отрядом поспешил на помощь сражающимся москвичам. Его дружина первой из земского ополчения вошла в Белый город. Сказалась высокая ратная выучка воинов зарайского гарнизона. Мгновенно оценив обстановку, воевода отправился в стрелецкую слободу, стоявшую неподалеку. Собрав стрельцов и посадских людей, Пожарский дал бой наемникам, появившимся на Сретенке возле церкви Введенской богородицы. Вслед за тем он послал своих людей на Трубу (Пушкарский двор). Пушкари тотчас пришли на подмогу и привезли с собой несколько легких орудий. С их помощью князь Дмитрий отбил наступление наемников и «втоптал» их назад в Китай-город. Но в Кремль пробиться не удалось — сил было недостаточно. Ратники Пожарского, бившегося в первых рядах с саблей в руках, вернулись в Белый город, на Сретенку.