Минус на минус
Шрифт:
Учёные сказали, что этих сведений вполне достаточно. Произведя розыски в исторических записях, они выяснили, что Тэнгу но Томодати был кшатрием, вынужденным покинуть Индию после того, как в 13 веке весь север Индии оказался под властью тюркских мусульманских султанов и там образовался Делийский султанат. То есть задолго до Бабура, создавшего в Индии империю Великих Моголов в начале 16 века. Тем не менее, те более древние войны были не менее жестокими, и мусульманские султаны сходным образом отбирали земли у раджей и отдавали тюркской мусульманской знати, разрушили тысячи храмов и построили на их месте мечети.
Пройдя, очевидно, Тибет и Китай, где он себе места не нашёл, предок Симахиры каким-то образом добрался до Японии, где и поступил на службу
Имя Кушаторийя записывается по-японски шестью знаками катаканы , а именно, «ку», «ши», «а», «то», «ре», «я». Такого слова в японском нет, но можно составить его из трёх частей: двух слов, kusha и tori, и суффикса -ya. Первое слово, «общественный дом», обозначается иероглифами (ku, которое , – это «вместе», а sha, которое , – это «дом»). Второе – это «птица-курица» (как знак зодиака , а как птица-курица , и то, и другое читается как tori). Суффикс -ya обозначает деятеля, человека, занятого чем-то связанным со значением основной части слова. Таким образом, в японском звучании этого благородного санскритского слова ошибочно вырисовывается малопочтенное занятие – что-то вроде служителя при общественном курятнике. (Возможны и ещё более обидные прочтения, так, kushakusha-suru – мять, морщить, лохматить. Получается какой-то специалист по топтанию курей, что и вовсе звучит неприлично. Так что общественный куровод в сравнении с этим лучше, но всё равно – плохое имя).
На самом деле, наверное, глава рода Тайра усмотрел такое значение только по причине опального положения рода. (Точнее, он сделал так по версии архивных брахманов, не скрывавших презрения к варвару, который счёл неблагозвучным такое хорошее санскритское слово). Глава рода не мог потерять лицо, принимая на службу самурая с таким именем, как бы высоко он ни оценил его воинские способности.
Недолго думая, он велел переименовать его, присвоив ему имя с противоположным значением, хотя и чем-то связанное с прежним, а именно, Тэнгу но Томодати (Тэнгу – Tengu, Томодати – Tomodachi), где тэнгу, могучее летающее создание, заменил как противоположность, плохо летающую птицу курицу, а друг – прислужника.
К сожалению, в результате этого печального недоразумения выяснить первоначальное индийское имя предка уважаемого Симахиры не представляется возможным.
Однако, к счастью, в результате этого же события он, несомненно, может с полным правом относить себя к варне кшатриев, о чём ему будет немедленно выдан соответствующий документ.
Только теперь Симахира понял, зачем всё это затевалось, и поразился тому, как просто, оказывается, стать кшатрием.
(Позже историк объяснил ему, что со стороны архивных брахманов это был настоящий интеллектуальный и психологический подвиг. Ведь санскрит – язык богов и праязык человечества, так что для них было очень трудно заставить себя так унизиться, чтобы встать на точку зрения носителя японского и представить себе, что он мог неправильно истолковать санскритское слово. Причём не просто неправильно, а придать ему какой-то нехороший, презрительный для воина смысл. Но иначе им не удалось бы объяснить переименование предка-кшатрия Симахиры).
**********
Но оказалось, это ещё не всё. Документ был на самом деле выдан не ему, а Уксаве, который временно принял на себя обязанности его отца. Симахира получил документ только после прохождения двух обрядов.
Он, кстати, узнав, что из него делают кшатрия, честно привёл аргументы против. Хотя его предок был самураем, а также многие его потомки, сам он не шёл путём воина, бусидо, и не был воином – буси. Его занятие, скорее, можно было отнести к оружейному делу. И то в большой степени условно. Но Уксава Преми не стал его слушать. Симахира решил, что, приняв помощь Тяосиня да Фенси, вручил, тем самым, свою судьбу в руки и этого индийского мудреца, и что последнему виднее, можно ли считать (или сделать) Симахиру кшатрием.
Первым обрядом было символическое очищение. Как кшатрий, бывший вне Индии и не имевший возможности исполнять все обряды и поддерживать необходимую чистоту духа, он должен был пройти специальный обряд очищения для индусов, вернувшихся из-за границы. Вообще-то в современном упрощённом виде обряд заключался лишь в обливании коровьей мочой, а в самом лёгком варианте в моче только смачивали ветку и слегка проводили ею по ногам очищаемого. Но в таком тяжёлом случае, когда не только сам очищаемый, но и длинный ряд его предков не был в Индии несколько веков, оценочно – около тридцати поколений (Симахира вспомнил родословную, нашёл, что поколений было тридцать два, но промолчал, чтобы не усугублять ситуацию: вдруг, например, тридцать поколений представляют собой крайний случай, когда очищение вообще ещё возможно), пришлось вернуться к более сильно действующей старинной церемонии с вкушением панчагавы – очистительной священной еды. К счастью, Симахира только потом узнал рецепт её изготовления, а то ему было бы значительно труднее. Панчагава состоит из пяти основных продуктов, получаемых от священного животного – коровы, а именно, молока, йогурта, гхи (топлёного масла), коровьей мочи и навоза.
Не ограничившись этим, его ещё и обмазали жидким навозом. И тут же, как был, «чистого», позвали за праздничный стол. Было очень кстати заесть противный вкус во рту. Но предварительно смывать навоз не полагалось… Симахира только диву дался, глядя на такие исторические национальные скрепы. Но задумался: не кажется ли иностранцам в Японии, тем же индусам, например, что-то столь же странным и нерациональным, а мимо его взгляда проходит незаметно, так как является привычным элементом старинной традиции?.. С другой стороны, как он может догадаться, что это, если оно незаметно для его взгляда?
Очищением испытания Симахиры не закончились. Второй обряд назывался упанаяна, «второе рождение», его проходили все индийские мальчики трёх высших варн, именно поэтому брахманы, проходившие его на седьмом году от рождения, кшатрии, подвергавшиеся ему в тринадцать, и вайшьи, те начинали считаться взрослыми на семнадцатом году жизни, назывались двиджати, «дваждырождёнными». Теперь обряд остался обязательным только для брахманов, но, опять же, в особо тяжёлом случае Симахиры – спустя тридцать поколений, пришлось «вернуться в прошлое». Обряд для него был сложным, состоял из множества этапов и длился неделю. Считается, что нужно три дня, но ещё день заняла подготовка, в которой Симахира, понимавший цели отдельных действий весьма поверхностно, только когда их ему поясняли, никаких существенных отличий от собственно обряда не увидел, а удвоение протяжённости упанаяны было сочтено необходимым в данном особом случае, ведь он проходил её с опозданием: не в тринадцать лет, а в двадцать шесть. Удвоение длительности обряда должно было как-то компенсировать удвоение возраста посвящаемого.
Итак, предварительно соорудили специальный навес перед домом и совершили множество подготовительных обрядов. Умилостивляли бога-покровителя Ганешу и некоторых богинь: Шри, Лакшми, Сарасвати и других, имена которых Симахира даже не запомнил.
В ночь накануне церемонии Симахиру намазали жёлтым порошком, что символизировало нахождение в утробе матери перед рождением, а на чуб надели серебряное кольцо. Брахману его вдели бы в ухо. Ночь было велено провести в абсолютном молчании, как если бы Симахира вновь стал ещё не рождённым и бессловесным младенцем. Храпеть также не дозволялось, в связи с чем Симахира практически не спал. Но его предупредили, что очень скоро ему удастся отоспаться.