Минута после полуночи
Шрифт:
— Что случилось? Новая анонимка? — Ирина молча покачала головой. — Тогда в чем дело?
Она ответила не сразу.
— Не могу отделаться от этой дурацкой мысли: а вдруг?..
— Что «вдруг»?
— Ну, вдруг все это не просто угрозы? — Ирина виновато взглянула на него: — Никит, может, мне и правда все бросить?
Красовский с громким стуком поставил чашку на стол. Кофе плеснуло через край. На прозрачном пластике появилась маленькая коричневая лужица.
— Бросить?! — переспросил он, не веря своим ушам. — Из-за этого?!
Ирина
— А если он действительно обольет меня кислотой? — тихо спросила она. — Ты не знаешь, что это такое — жизнь без лица.
Никита почувствовал, что бледнеет. Мало что могло нанести ему удар, но напоминание об этом всегда сбивало с ног.
— Да, — согласился он. — Я не знаю.
Ирина порывисто встала. Подошла к нему, провела ладонью по спине, где под халатом змеился длинный глубокий шрам, — будто знала, откуда он. Нет, не может быть.
— Больно?
— Нет, — ответил Никита. Это была правда: снаружи не болело, даже когда он просыпался после многочисленных операций. Боль сидела глубоко внутри.
Когда пятнадцатилетнего Никиту привезли в больницу, он был с головы до пяток утыкан битым стеклом, словно игольная подушечка. Осколки вынули, разорванную кожу сшили. А вот раздробленную правую скулу собирали по кусочкам, как оконный витраж «Театра-Бис». Жаль, что физиономия, собранная из осколков лицевой кости, получилась не такая эстетичная, как стеклянная мозаика.
— Пойми, я боюсь, — сказала Ирина.
Никита обернулся и увидел зеленые глаза, окруженные бледной тенью. Больше всего в этот момент ему хотелось схватить ее обеими руками, прижать к себе крепко-крепко и больше не выпускать. Ни на репетиции, ни на концерты, ни в эти проклятые гастрольные туры… никуда. Но он, как обычно, задавил собственнический порыв. Ира не принадлежит ни ему, ни даже самой себе. У нее в этой жизни есть Призвание.
— Ничего с тобой не случится, — сухо ответил Никита. — Подумай сама: разве ты сможешь не петь? Тем более из-за угроз какого-то ненормального… кстати, почему ты думаешь, что это мужчина? — перебил он сам себя.
— Я думаю? — удивилась Ирина.
— Ну да. Ты сказала: «А если он и вправду обольет меня кислотой». — Никита остановился и настойчиво повторил: — «Он». Почему «он», а не «она»?
— Это совершенно не в духе Анжелы, — ответила Ирина, моментально расставляя все точки над «i». — Она не стала бы ничего писать, просто взяла бы и убила. Каким-нибудь примитивным способом, например из пистолета… Или отравила бы. Кстати, а что думает по этому поводу твой новый советник безопасности?
Вопрос был задан так неожиданно, что Никита не успел к нему подготовиться.
— Ничего он пока не думает. Работает.
Ирина пожала плечами
— Что ж, бог в помощь. Ладно, Никита, я побежала.
— Как это? — не понял он. — Снова без меня?
— Ты еще не одет.
— Да я за пять минут соберусь! — начал Никита, но тут же сообразил, где собака
— Все равно, это неэтично, — отрезала Ирина.
Никита разозлился, и это чувство, как ни странно, позволило ему набраться храбрости:
— Может, нам стоит пожениться? — предложил он. Сердце екнуло. — По крайней мере, я смогу каждый день отвозить тебя на работу.
— Спасибо, у меня есть машина, — отозвалась Ирина, уложила термос в сумку и выскользнула из кухни.
Никита прикусил губу, глядя ей вслед.
Господи, ну почему он такой идиот? Почему не может вырулить на нужную посадочную полосу? Правда, сегодня он впервые сделал предложение прямым текстом, до этого объяснялся неуклюжими намеками. Ирина намеков либо не понимала, либо ускользала от них — легко, необидно, с юмором. Вот как сейчас ускользнула. Можно подумать, он хочет на ней жениться, чтобы стать личным шофером!
— Я ушла! — крикнула Ирина из прихожей. Повеяло сквозняком, послышался щелчок дверного замка, и Никита остался один.
Он ненавидел два этих слова. Когда Ирина на ходу небрежно бросала «я ушла», ему становилось дурно. Приходилось стискивать зубы, чтобы с языка не сорвалось: «В каком смысле?»
Никита допил кофе, царапая неодобрительным взглядом подвесной потолок и стены с модным напылением. Между ним и этим домом возникло мощное поле отторжения, как между двумя магнитами. Квартиру оформлял модный московский дизайнер, и все здесь было принесено в жертву моде. Ни уюта, ни простого человеческого тепла — только холодный коммерческий расчет. Никита сунулся было с предложением оплатить счета, но был отвергнут примерно той же фразой, что и сегодня.
— У меня есть деньги, — сказала Ирина. И добавила: — Ты бы лучше занялся своим караван-сараем.
Заниматься своей квартирой Никита не стал: она ему нравилась и без модного дизайнера. Пустовато, мебель самая необходимая, но там, по крайней мере, можно дышать! Не то что в этой громадной атласно-бархатной бонбоньерке, загроможденной диванами, подушками и шкафчиками с бесчисленными ящичками! Ирина переночевала у него два-три раза, а потом наотрез отказывалась от приглашений. Пришлось переехать к даме сердца и жить на ее территории, как последнему альфонсу. Все у них не так, как у людей.
Он услышал о ней пятнадцать лет назад. Тогда у Никиты уже были деньги, можно даже сказать, состояние. Колесо рулетки в шести игорных домах Лас-Вегаса вращалось без остановки и обеспечивало ему неплохой доход. Никита смог купить домик в пригороде Нью-Йорка и обзавелся автомобилем с личным водителем. Это избавило его от тягостной необходимости ежедневно сталкиваться с людьми «лицом к лицу» (это выражение Никита произносил про себя с кошмарной гримасой, изображавшей улыбку).
Единственный человек, с которым Никита мог общаться, был он сам. Несколько раз Никита поймал себя на том, что разговаривает вслух, и сильно испугался. Говорят, беседы с самим собой — первый признак надвигающейся шизофрении.