Мир Авиации 2001 03
Шрифт:
В тот раз я очень боялся, что выявится какая-то неисправность — в первые месяцы освоения МиГ-25 это случалось постоянно, — и мой первый полет на Ми1е на этот раз не состоится. Но вот техник отсоединил шнур переговорного устройства и, взяв «под козырек», левой рукой дал «добро» на выруливание.
Руление я отрабатывал накануне, и ничего непривычного по пути к ВПП для меня не было. Последний осмотр на пункте технического контроля, и вот уже РП разрешил занять взлетную полосу. Мне предстояло выполнить взлет на «максимале» (для таких полетов топлива в самолет заправляют 50 % от полной заправки, и поэтому максимального режима на взлете вполне достаточно), один проход по кругу на 600 м — чтобы ознакомиться с управляемостью самолета, второй — с выпуском всей посадочной механизации и снижением по глиссаде до высоты прохода ближнего привода, для отработки режима предпосадочного снижения
Взлет на максимале показался все же длинноватым, особенно после Як-28У, даже чем-то больше напоминал взлет на Як-27. «Двадцать седьмой» взлетал еще по-нормальному, по- самолетному. А вот Як-28 взлетал не по-людски: отрывался с передней стойки, почти как вертолет. МиГ взлетал как положено: разбег, подъем носовой стойки, нет характерного для Яков «качания» по крену. Отрыз от бетона и отход от земли — плавный.
Взлетел, отдышался. При первом проходе по кругу каких-то особых отличий, не считая значительно ухудшившегося обзора из кабины — по сравнению с Яком — не ощутил. Во втором заходе непривычного было больше: и «нос» самолета куда-то не туда снижается (правильность глиссады в первых полетах приходилось контролировать по высоте и скорости прохода контрольных точек — удаление 10… 8… 6 километров до полосы, дальний и ближний привода), и РУДами надо двигать аккуратненько. А то скорость при этом меняется очень быстро, и если ее потерять менее заданной, то приемистости двигателей для восстановления заданного режима уже не хватает. Все происходит с непривычным запаздыванием, МиГ начинает «сыпаться», и летчик, стараясь не «провалиться под глиссаду», берет ручку на себя. Самолет задирает нос, и полосу, которую и в нормальном-то заходе не так, чтобы хорошо видно, закрывает еще больше. После второго прохода я выдохнул и со словами «Боже, помоги» начал заходить на посадку. Сесть удалось вполне удачно, и сложилось впечатление, что я на МиГе летаю уже давно. Но видно, тут не обошлось без простого летного везения, как говорят летчики: «Угадал». Это я понял уже потом, когда приходилось полетать и на МиГ-25Р, и на Як-27Р, и на Як-28Р (на Як 27Р я крайний раз летал лишь в декабре 1971-го, а на Як-28У — в апреле 1972-го). Да, из кабины МиГа земля на посадке воспринимается совершенно по-другому, чем на Як-27 или Як-28. А тогда, 22 июля, посадка мне просто удалась.
На стоянке меня встречали много людей, все поздравляли. Первым меня поздравил, открыв фонарь и установив чеки в катапультное кресло верный и надежный друг — техник самолета. В тот раз меня встречал из полета Толик Трунов, милейшей души человек и неутомимый аэродромный трудяга. Потом он станет инженером эскадрильи, а позже — заместителем командира части. Жаль, что его уже нет с нами. А в тот день, после выхода из кабины с первым самостоятельным полетом на новом самолете меня поздравили зам. ком. ВВС МВО по БП ген-м-р Баевский и ЧВС ВВС МВО ген-м-р Пароятников. Он (ЧВС — это Член Военного Совета, Начальник Политуправления ВВС округа) вместе с поздравлением, со словами: «Извини дорогой, орденов и медалей нет, но вот тебе за первый самостоятельный полет», — вручил мне на память железный юбилейный рубль (кажется, к 100-летию Ленина). Поздравляли командир полка и его замы, командование АЭ, друзья и сослуживцы.
А еще через день, 24 июля, я уже полетел на МиГ-25 в зону на простой пилотаж. Задание на этот полет предусматривало заправку топливом в 80 % и взлет на форсажах 2*. Мне предварительно рассказали об особенностях такого взлета — непривычная быстротечность нарастания скорости, нельзя было превысить скоростные ограничения по уборке шасси и закрылков. Но действительность превзошла все мои ожидания. Когда включились форсажи, самолет сзади толкнула спавшая до этого сила — словно кто-то дал пинка! Удерживаемый стартовым тормозом, МиГ «набычился», пригнув голову к земле, а как только я отпустил тормоза, машина понеслась с невероятным ускорением. Тело ощутимо вдавило в спинку. Показалось, что разбег длился доли секунды, и как только ручка управления была взята на себя, мой МиГ оттолкнулся колесами от бетонки и просто-таки попер вверх! Еще секунда, и надо убирать шасси — едва успел, но ограничений не превысил. Машину словно распирало от невероятной мощи, точно так же, как меня распирало от неведомых до того ощущений! Позже, когда я уже влетался на МиГе, взлет на форсажах стал казаться обычным, но по первости такие взлеты иначе как прыжком в небо не воспринимались.
Слышал байку о летчике МиГ-25, впервые взлетавшем на форсажах. Он, видно, был парнем эмоциональным и весь полет сам с собой разговаривал, комментируя происходящее. А бортовой магнитофон все беспристрастно записал, позволив на разборе поделиться с сослуживцами впечатлениями новичка. С момента разрешения взлета и доклада: «Форсажи
При пилотировании в зоне МиГ показался после Яка намного тяжелее и инертнее, но зато в двигателях ощущалась сила мощнейшая. Вся программа переучивания, от первого полета по кругу до зачетного полета на воздушную разведку по системе «РомбТК», — состояла из 6 полетов. Несмотря на то, что к концу 1970 года у меня было уже 11 полетов на МиГ-25Р, я всю программу завершил лишь в феврале 1971 года, хотя допуски все получил еще в августе. Получилось так, что в ноябре и декабре, по случаю окончания старого и начала нового учебного года и из-за плохой погоды, мы летали всего по две- три смены в месяц. МиГов в полку по- прежнему оставалось только три, они все так же часто отказывали, и больше приходилось летать на Яках, на которых у нас были допуска и в сложных метеоусловиях. А на МиГ-25 только поддерживали себя в строю, чтобы не потерять навыки в посадке.
Наконец, в январе 1971 года я приступил к полетам в стратосфере на сверхзвуке и на потолке.
И вот в этих полетах еще раз пришлось пережить и осознать ощущения того, что в жизни выпало счастье летать на таком необычайном самолете. Дорога в стратосферу начиналась с того, что мы сначала на Яках привыкали к этим полетам, летая на высотах 15000-16000 метров. В августе для летчиков МиГ-25 привезли новые гермошлемы ГШ-6 и высотные костюмы ВКК-4. Сначала их нам подгоняли специалисты группы высотного снаряжения и врач полка. Потом мы в них летали на МиГах на разгон на 15000-16000 метров, и только после этого начали постепенно осваивать настоящую стратосферу — высоты 20–24 километров.
Сам по себе разгон на МиГ-25 никаких особых физиологических восприятий не вызывает. Летишь, тишина. Монотонно и, после Яков, даже непривычно тихо работают двигатели. Только по приборам фиксируешь: прошел звук — дернулись и снова замерли стрелки приборов. Вот число М=1,5, вот уже и второй форсаж включился, дернулись обороты и температура. И вот поперла «нечистая сила»: 2 Маха, вот — 2,5! Даже когда стрелка указателя числа М подходит к критическому значению 2,8, то ощущаешь это лишь сердцем и разумом, но никак не организмом. От одной мысли, что несешься в небесах со скоростью 3000 км/ч — хочется петь… Правда осознание опасной близости ограничений быстро отодвигает такие порывы на второй план. С ограничениями шутки плохи, а в движках мощи столько, что кажется — разгон будет продолжаться, и проскочить красную черту — раз плюнуть.
А вот вид из кабины на высотах более 20 км — это нечто особенное, ранее не познанное. Даже выше 15 км небо становится темно-синим, а не голубым, как мы видим его с земли. А там, за двадцатью километрами, оно уже темно-фиолетовое. Внизу, даже в самую отличную погоду — размытая, едва угадываемая в белесом мареве дымки земля. И кажется, что с этой высоты — 24000 м, ты начинаешь замечать кривизну горизонта, в подсознании отмечая, что она — земля, действительно круглая. Думаю, что-то подобное пережили в свое время все летчики, кому доводилось забираться так высоко. А еще запомнилось — и ни до МиГ-25, ни после с этим не приходилось иметь дело — при полетах на разгон обшивка нагревалась до 300°, и даже внутри кабины фонарь нагревался так, что к нему было не прикоснуться. Да и техникам от этого поначалу доставалось — особенно летом, когда самолет до посадки не успевал остыть. Обжечься пару раз было достаточно, чтобы затем, когда машина приходила с разгона, руки стали беречь 3*.
Еще в конце года зашла речь о том, что намечается какая-то спецкомандировка летного и технического состава, эксплуатирующих МиГ-25. То кадровики, то особист по одному вызывали народ на собеседование, и во второй половине марта вызывавшиеся куда-то растворились. Потом оказалось, что все наши «исчезнувшие» люди в Египте. Туда, на авиабазу Каиро-Уэст, отправили 63-й ОАО, сформированный из летчиков и авиаспециалистов НИИ ВВС, ОКБ Микояна, МАП и нашего полка. На вооружении отряд имел четыре МиГ-25Р/РБ. Из тех, кто в полку начинал летать на МиГ-25, в отряд попали Н. П. Чудин, А. И. Уваров, Н. П. Борщев и Ю. В. Марченко. С мая 1971 по апрель 1972 года летчики отряда выполняли разведполеты вдоль Суэцкого канала, затем и восточнее, а уже к зиме — и над территорией Израиля. МиГ по своим высотно-скоростным характеристикам оказался такой машиной, что средства ПВО Израиля оказались неспособны пресечь его разведывательные рейды. На эти задания летали не только летчики-испытатели, но и летчики нашего полка.