Мир без конца
Шрифт:
— Как будто ящик упал.
— И кто бы это мог быть?
Керис нахмурилась.
— В библиотеке сейчас никого не должно быть. И братья, и сестры спят.
Мэр испугалась:
— И что же делать?
— Пойти посмотреть.
Монахини вышли из аптеки. Хотя библиотека находилась за стеной, им пришлось пройти женскую аркаду и войти в мужскую. Стояла глубокая ночь, но обе жили здесь много лет и могли найти дорогу с завязанными глазами. Дойдя до цели, женщины заметили в высоких окнах слабый мерцающий свет. Дверь, обычно запиравшаяся на ночь, была приоткрыта.
Керис распахнула ее. Какое-то мгновение она ничего не могла разобрать. Потом разглядела открытую дверь в каморку, ящик на столе, возле него свечу, какую-то тень и через секунду поняла, что это вовсе не каморка, а сокровищница, где хранились хартии и другие ценности, а в сундуке — золотая и серебряная утварь, украшенная драгоценными камнями, которую использовали на специальных службах. Какой-то человек вынимал ее из сундука и бросал в мешок.
Он поднял голову, и Керис узнала его: Джилберт из Херефорда, тот самый паломник. Значит, никакой он не паломник и скорее всего не из Херефорда. Это вор. Какое-то время они не шевелясь смотрели друг на друга. Потом Мэр закричала. Джилберт задул свечу. Смотрительница госпиталя захлопнула дверь и, ненадолго задержав похитителя, ринулась по аркаде в укрытие, увлекая за собой сестру. Они забились за лестницу, которая вела в братский дормиторий. Крик Мэр должен был разбудить монахов, но среагировали братья не очень быстро.
— Скажи монахам, что случилось! — завопила Керис. — Беги, скорей!
Та рванула вверх по лестнице. Послышался скрип: открылась дверь в библиотеку. Затем по каменным плитам аркады раздался звук шагов, но Джилберт — судя по всему, опытный вор — двигался тихо. Монахиня задержала дыхание, пытаясь определить, где он находится. Вдруг наверху все задвигалось. Похититель, видимо, понял, что у него всего несколько секунд, и бросился бежать. Теперь Керис ясно слышала шаги.
Она считала, что золото и камни доставляют большее удовольствие епископу и аббату, чем Богу; но ей не нравился Джилберт и возмущала мысль, что бродяга обогатится за счет аббатства. Керис вышла из укрытия. Смотрительница госпиталя почти ничего не видела, но ошибиться было невозможно — шаги приближались. Она, защищаясь, выставила руки, и вор буквально влетел в нее. Монахиня потеряла равновесие, но схватила мешок, и оба повалились на пол. Раздался металлический грохот.
Боль от падения привела Керис в бешенство, она отпустила мешок и потянулась туда, где, по ее расчетам, находилось лицо Джилберта. Нащупав его, врачевательница принялась царапаться, запуская ногти как можно глубже. Преступник взвыл от боли, а защитница реликвий почувствовала на кончиках пальцев кровь. Но Джилберт был сильнее и скоро оказался сверху. На лестнице появился свет, и они с вором вдруг ясно увидели друг друга. Встав на колени, похититель примерился и ударил противницу в лицо, сначала правым кулаком, затем левым, потом опять правым. Свет стал ярче. По лестнице бежали монахи. Раздался голос Мэр:
— Отпусти ее, дьявол!
Джилберт вскочил, схватил мешок, но было слишком поздно. На него налетела монахиня, успевшая чем-то вооружиться. Получив удар по голове, вор повернулся, чтобы ответить, и рухнул под навалившейся братией. Керис поднялась на ноги. К ней подошла Мэр, и они обнялись.
— Что ты сделала?
— Подставила ему подножку и начала царапать. А чем ты его ударила?
— Деревянным крестом из дормитория.
Смотрительница госпиталя кивнула:
— И нечего подставлять другую щеку.
44
Церковный суд счел Джилберта Херефорда виновным, и аббат Годвин приговорил его к наказанию, предусмотренному для грабителей церквей: снятию кожи живьем. В день казни настоятель в очередной раз встречался с матерью Сесилией в присутствии своего помощника Филемона и помощницы настоятельницы Наталии. Ожидая монахинь в зале дома аббата, Годвин сказал бывшему служке:
— Мы должны уговорить их построить новую сокровищницу. Нельзя больше хранить ценности в сундуке в библиотеке.
Филемон задумчиво спросил:
— Для совместного пользования?
— Придется. Мы не сможем ее оплатить.
Монах с грустью вспоминал свои юношеские намерения наладить хозяйство аббатства и снова сделать его богатым. У него ничего не получилось, и он никак не мог понять почему. Действовал жестко, заставлял горожан за плату использовать монастырские мельницы, сукновальни, рыбные и кроличьи садки, но те все время находили возможности обходить предписания — например, строили сукновальни в соседних деревнях. Настоятель сурово карал браконьеров и самочинных дровосеков. Не поддавался на льстивые уговоры построить мельницы или разбазарить монастырское дерево, выдавая разрешения угольщикам и плавильщикам. Также не сомневался в том, что поступает правильно, но высоких доходов, которых он, несомненно, заслуживал, не было.
— Так вы собираетесь просить у Сесилии денег? — спросил Филемон. — Совместное с сестрами хранение ценностей может оказаться полезным.
Годвин понял, куда клонит его предприимчивый помощник.
— Но Сесилии мы об этом не скажем.
— Разумеется.
— Хорошо, я предложу такой вариант.
— Пока они не пришли…
— Да?
— В Лонгеме возникли сложности, вы должны были слышать.
Аббат кивнул. Лонгем в числе десятков других деревень выплачивал аббатству феодальные повинности. Филемон пояснил:
— Речь идет о землях некоей Мери-Линн. После смерти мужа она разрешила соседу Джону Нотту возделывать свою землю. Теперь вдова вторично вышла замуж и хочет ее вернуть.
Годвин был озадачен. Типичная крестьянская распря, мелкая, вовсе не требующая его вмешательства.
— А что говорит староста?
— Что земли должны вернуться женщине, так как договоренность изначально являлась временной.
— Тогда так и нужно сделать.
— Есть сложность. У сестры Элизабет в Лонгеме живут единокровные брат и две сестры.
— Ах вот как.
Мог бы и сам догадаться, что интерес Филемона возник не просто так. Сестра Элизабет Клерк занимала должность ризничего женского монастыря, в ее ведении находились все постройки. Молодая энергичная монахиня могла высоко подняться по иерархической лестнице и стать ценным союзником.
— Это ее единственная родня, кроме матери, — продолжал помощник. — Она их очень любит, а те почитают ее святой избранницей в семействе и, приезжая в Кингсбридж, всегда привозят женскому монастырю дары — фрукты, мед, яйца и тому подобное.