Мир без конца
Шрифт:
На полу располагался так называемый чертежный настил, покрытый штукатуркой. Первый каменщик, Джек Строитель, железными инструментами царапал на нем чертежи. Нужные линии выделялись на грязном полу, но со временем затаптывались и поверх старых царапали новые. Когда чертежей становилось так много, что в них уже трудно было разобраться, пол покрывали новым слоем штукатурки, и цикл повторялся.
Пергамент — тонкая кожа, — на который монахи списывали библейские книги, был слишком дорог для чертежей. На памяти Керис появился новый писчий материал — бумага; правда, ее поставляли арабы, и монахи не пользовались им как изобретением язычников-мусульман. Но и бумага из Италии стоила ненамного дешевле пергамента. А чертежный настил имел еще одно преимущество: плотник клал кусок дерева прямо на рисунок главного каменщика и вырезал нужную деталь в точном соответствии с замыслом.
Будущий мастер на коленях стоял на полу и по чертежу выпиливал из дуба колесо с шестнадцатью зубцами, хотя никаких шаблонов рядом не было. Рядом лежало другое колесо, поменьше. Фитцджеральд на минуту прервался, сложил их вместе и проверил, точно ли сцепляются зубцы. Керис видела такие колеса, шестеренки, на водяных мельницах — они соединяли лопасти мельничного колеса с жерновом.
Мерфин должен был слышать ее шаги по каменной лестнице, но, вероятно, его поглотила работа. Девушка смотрела на него, и любовь в ее сердце боролась с возмущением. С головой ушел в работу: легкое тело склонилось над деталью, ловкие пальцы сильных рук вносят выверенные поправки, лицо неподвижно, взгляд пристальный. Юноша напоминал молодого оленя, опустившего голову к воде. Вот так выглядит человек, когда делает то, для чего рожден, подумала Керис. Это сродни счастью, только больше. Он исполняет свое предназначение. И все-таки она спросила:
— Почему ты мне солгал?
У Мерфина сорвался резец. Молодой человек вскрикнул от боли и посмотрел на палец.
— Господи. — Положил палец в рот.
— Прости. Ты поранился?
— Ничего. Когда я тебе солгал?
— Говорил, что Гризельда соблазнила тебя один раз. А на самом деле вы занимались этим несколько месяцев.
— Нет, неправда. — Он отсасывал кровь из пальца.
— Дочь Элфрика беременна уже три месяца.
— Не может быть, все произошло две недели назад.
— Однако дело обстоит именно так, по ней же видно.
— Ты что, видишь?
— Мэтти Знахарка мне сказала. Почему ты солгал?
Юноша посмотрел ей в глаза.
— Я не лгал. Это случилось в ярмарочное воскресенье. Первый и единственный раз.
— Тогда откуда у Гризельды через две недели взялась уверенность, что она беременна?
— А когда женщины могут быть уверены?
— А ты не знаешь?
— Никогда не спрашивал. В любом случае три месяца назад Гризельда была еще с…
— О Господи! — воскликнула Керис. У нее вспыхнула надежда. — Так это его ребенок. Терстана, не твой. Не ты отец!
— Думаешь? — Мерфин боялся даже надеяться.
— Ну конечно, это же все объясняет. Если бы она вдруг в тебя влюбилась, ходила бы за тобой по пятам. Но ты говорил, она почти с тобой не разговаривает.
— Думал, это потому, что я не хочу на ней жениться.
— Ты ей никогда не нравился. Просто нужен отец ребенку. Терстан удрал — возможно, после того, как она сказала ему, что беременна, — а ты рядом и, оказывается, порядочный дурак, чтобы попасться на ее удочку. О, слава Богу!
— Спасибо Мэтти Знахарке, — облегченно вздохнул Мерфин.
Девушка взглянула на его левую руку. Из пальца шла кровь.
— Да ты из-за меня поранился! — Керис взяла его ладонь и осмотрела порез. Не длинный, но глубокий. — Прости меня, пожалуйста.
— Ничего страшного.
— Да нет. — Она сама точно не знала, что имеет в виду: порез или что-то еще.
Керис поцеловала его руку, почувствовала на губах горячую кровь и принялась отсасывать ее из раны. Фитцджеральд закрыл глаза.
Через неделю после того, как рухнул мост, Мерфин достроил паром. Он доделывал его на рассвете в субботу, перед открытием еженедельного кингсбриджского рынка. Работал всю ночь при свечах, и Керис понимала — у него просто не было времени сказать Гризельде, что ему известно про ребенка Терстана. Девушка с отцом спустилась к реке посмотреть на чудо-паром, когда приехали первые торговцы — женщины из ближних деревень с корзинами, полными яиц, крестьяне на телегах с маслом и сыром, пастухи с овечьими стадами.
Суконщица пришла в восторг от работы Мерфина. Паром мог принять телегу с невыпряженной лошадью, прочные перила не позволяли овцам упасть в воду. По деревянным мосткам повозки удобно въезжали на паром и съезжали. Пассажиры платили пенни, деньги собирали монахи, — паром, как и мост, принадлежал аббатству.
Интереснее всего будущий мастер придумал, как переправлять паром через реку. Он протянул длинную веревку от одного конца парома на южный берег, завел ее за столб и перебросил обратно на северный берег — там она проходила через барабан и возвращалась к другому концу парома. Барабан был соединен деревянными шестеренками с колесом, которое вращал бык: вчера Керис видела, как Фитцджеральд вырезал эти шестеренки. Зубчатые колесики приводились в зацепление рычагом, барабан вращался в любом направлении — в зависимости от того, в какую сторону двигался паром, — и не нужно было выпрягать и разворачивать быка. Керис пришла в восторг.
— Это очень просто, — отмахнулся Мерфин.
Изумление Керис лишь возросло, когда она рассмотрела подробности. Рычаг просто выводил из зацепа большое зубчатое колесо и передвигал на его место два меньших колеса, в результате чего менялось направление вращения барабана. И все-таки ничего подобного никто в Кингсбридже не видел.
За утро полгорода пришло подивиться на потрясающую новую машину Мерфина. Керис распирало от гордости за него. Рядом стоял Элфрик, объяснял механизм всем желающим и отдавал должное работе Мерфина.
Керис недоумевала, откуда у мастера такое хладнокровие. Он погубил дверь Мерфина, что возмутило бы город, если бы не чудовищная трагедия. Избил подмастерье поленом — у того еще не сошли синяки. Сговорился со своими обманом заставить ученика жениться на Гризельде и воспитывать чужого ребенка. Парень продолжал у него работать, осознавая, что есть вещи поважнее их размолвки. Но девушка не понимала, как Элфрик мог высоко держать голову.
Паром оказался замечательным, но его было недостаточно. Эдмунд указал на тот берег — очередь из повозок и торговцев растянулась на все предместье, сколько видел глаз.