Мир чужих ожиданий
Шрифт:
– Ну и что? – возмутился Виктор, - есть же наверное книжки, в которых про всё это написано. Вот я и займусь их чтением…
– Книжки… - презрительно процедила Катя, - да в книжках и половины того не пишут, что надо знать! Щенком надо заниматься чуть ли не с момента его рождения, учитывать условия содержания и ещё кучу разных вещей.
– А ты, как я понимаю, прекрасно в этом разбираешься? – спросил Виктор, и посмотрел вопросительно на Андрея. Андрей утвердительно кивнул, и сказал:
– Да, Катя уже вполне опытный кинолог, и к её советам действительно стоит прислушаться.
– Вот и отлично! – обрадовался Виктор. И спросил Катерину:
– Тогда может ты не будешь ерепениться, а нормально мне расскажешь, что к чему? И что-нибудь посоветуешь?
Катька посмотрела на него с нескрываемым изумлением, и, разом покончив с той враждебностью, что возникла между ними с момента знакомства, пожала плечами и сказала:
– Ну, если тебе это и правда интересно, то конечно я помогу разобраться... Для начала тебе нужно познакомиться с Гердой и остальными собаками. Только главное их не бояться. Ты к этому морально готов?
– Готов, - сказал Виктор без особого энтузиазма, - но подозреваю, они решат что я - это десерт к их ужину. И тебе снова придётся меня лечить, если конечно сожрут не целиком.
Катька рассмеялась:
– Не беспокойся,
– Ну пойдём, - скорбно сказал Виктор, и они ушли.
– Тьфу, зараза, - в сердцах сказал себе Андрей, - Ну что за напасть такая! Почему я постоянно подталкиваю их друг к другу? Кто меня за язык-то тянет?
В детстве, когда Андрей болел или просто хандрил, он часто просил, чтобы мама рассказала про то, как она его нашла. Он укладывался ей на колени, она гладила и ерошила его волосы, и говорила:
– После того, как мы с твоим папой поженились, прошло около года, и мы решили, что хотим, чтобы у нас был ребёночек. Нам обещала помочь одна бабушкина приятельница, она работала в Муниципальном Приюте. Мы с папой сказали ей, что хотим, чтобы ребёночек был совсем маленьким, новорожденным. Она говорила, что это не так просто сделать, что в Приют обычно попадают детки постарше, и сказала, что совсем маленького возможно придётся ожидать очень долго. Мы согласились подождать полгода, и если за это время не получится найти маленького, то тогда мы будем выбирать из тех деток, что есть. И вот, когда прошло уже пять месяцев, и мы думали, что с новорожденным ничего не получится, нам позвонила эта женщина, и сказала, чтобы мы приехали. Была уже глубокая ночь, но мы тут же помчались в Приют. Оказывается, в этот день к ним пришла женщина, и бросила свою только родившуюся дочь чуть ли не у них на пороге. Бабушкина приятельница сказала, что ей удалось скрыть эту девочку от Департамента Общественного Здоровья, но если мы не заберём ребёнка немедленно, то будут неприятности. Посторонним в Приют заходить ни в коем случае было нельзя, но она сказала, что проведёт меня через чёрный ход, потому что лучше будет, если ребёнка на руках из здания вынесу я, а не она. Что если нас поймают, то мне только выпишут штраф, а её обязательно уволят. Мы долго пробирались через какие-то коридоры и лестницы, потом шли через длинные ряды детских кроваток, все детки спали. Наконец она привела меня в какую-то комнату, велела дожидаться её здесь, а сама пошла в другую дверь, в которую можно было зайти только по отпечатку пальца. В этой комнате тоже была одна детская кроватка, и я увидела, что в ней кто-то ворочается, я испугалась, что этот ребёнок сейчас заплачет, кто-нибудь придёт и обнаружит меня. Я подошла, чтобы ребёнка как-то успокоить, покачать или дать пустышку. Я подошла – и увидела тебя... (у мамы всегда в этот момент начинал дрожать голос). Ты был совсем малюсенький, лежал голый на самоочищающемся приютском матрасике, обсасывал кулак и пускал пузыри. Ты тоже увидел меня, начал размахивать ручками и плакать. Я схватила тебя на руки, и не знаю что случилось, но я поняла, что ты – мой сын, и я никому больше тебя не отдам ни за что на свете. Я целовала тебя, прижимала к себе, а ты смотрел и улыбался (мама начинала крепко обнимать его, целовать щёку и висок, Андрей чувствовал, что у неё по щекам катятся слёзы, и он ещё сильнее прижимался к ней и говорил, что не надо плакать, раз так всё хорошо получилось, и пусть она рассказывает дальше). А дальше пришла бабушкина приятельница с маленькой девочкой на руках. Я ей сказала, что забираю и тебя, и девочку. Она ужасно рассердилась, сказала, что тебя уже продали, и что через несколько дней за тобой приедут усыновители. Мы с ней долго шёпотом скандалили, я говорила, что мы всё оплатим, что усыновителям можно отдать другого ребёнка. Она была непреклонна, и грозилась вызвать охрану. Тогда я послала вызов бабушке, бабушка долго не могла спросонья ничего понять, а когда разобралась, то велела немедленно оставить в покое её невестку и внука, иначе бабушка устроит Приюту весёлую жизнь. И этой бабушкиной приятельнице ничего не оставалось, как отпустить меня из Приюта с двумя детьми, вместо одного. Но мы с папой не хотели, чтобы кто-то, кроме семьи, знал про то, что ты родился не у нас, и значит, девочке нужно было найти других родителей. А как раз накануне, я говорила с одной из кузин, и она мне сказала, что они тоже хотят усыновить ребёнка. Тогда я позвонила этой кузине, и она в тот же день забрала у нас девочку (Андрей всегда выспрашивал, кто же из его кузин та самая девочка, но мама говорила, что ему это знать незачем, и что ему самому вряд ли бы понравилось, если бы мама рассказывала его историю всем желающим. Андрей этого совершенно не понимал. По его мнению, история про то, как мама его нашла, была самой удивительной и волшебной из всего, что он знал. И не видел никаких причин не рассказывать её всем, кто попадётся под руку, но верный данному маме слову, он всё-таки молчал).
Андрей был уже подростком, когда смог выяснить у бабушки ещё некоторые подробности. Как оказалось, эта её приятельница категорически не хотела отдавать Андрея маме совсем не потому, что кто-то претендовал на его усыновление. Дело было в другом. Андрей попал в Приют в первые же сутки жизни. Обслуживающий персонал одного из самых элитарных и дорогих студенческих клубов города проводил уборку помещения после очередной Ноябрьской Вечеринки, и обнаружил в одном из мусорных контейнеров дамской комнаты новорожденного младенца, с пуповиной и плацентой. Владельцы клуба, испугавшись нарушения Прав Конфиденциальности клиентов и репутационных потерь заведения, путём подкупов и связей смогли пристроить ребёнка в Муниципальный Приют, как найденного в безлюдной местности. Собственно, основным желанием владельцев клуба было то, чтобы ни Департаменты, ни приют не стали искать родителей младенца. За это и были заплачены немалые деньги. Но бабушкина приятельница быстро смекнула, что если родителей всё-таки поискать, то дело может запахнуть деньгами ещё большими. Сама репутация этого клуба означала в первую очередь то, что туда не мог попасть кто угодно с улицы, и беспрепятственно родить в туалете. Значит, ближайшие родственники младенца принадлежат к обеспеченнейшим слоям общества, и возможно занимают должности, несопоставимые с деторождением в клубах. Задумав элементарный шантаж, бабушкина приятельница провела младенцу генетические анализы, и со дня на день ожидала результат запроса в Здоровье, обставив дело таким образом, будто ребёнку срочно нужен трансплантационный материал. Семью Лебедевых она не посчитала настолько платёжеспособными клиентами, чтобы просто продать малыша им, и не устраивать сомнительных авантюр. И только счастливый для Андрея случай, который привёл к вмешательству в дело бабушки, разрушил эту (не лишённую остроумия) схему заработка.
Андрею было уже шестнадцать, когда мама спросила его, не хочет ли он узнать, кто его биологические родители. Сказала, что бабушка на всякий случай выяснила этот вопрос, и если Андрею интересно, то он уже достаточно взрослый, чтобы это знать. Андрей отказался в самой категорической форме. Он сказал, что у него только одни родители, и ни о каких других он ничего знать не желает. Мама обняла его, расплакалась, и сказала, что всю жизнь мечтала, чтобы он ей именно так и ответил. Больше эта тема никогда не поднималась.
И всё-таки иногда Андрей думал о тех, благодаря которым он появился на свет. Но не о женщине, которая выбросила собственного ребёнка в мусорный контейнер, и не о мужчине, который допустил такое положение вещей. К ним он испытывал брезгливое отвращение, и полноценными людьми их считать не мог. Он задумывался о своих предках, более отдалённых от него в поколениях. По опыту семей он видел, знал и понимал, что определённые традиции воспитания, которые закладывают нравственные основы в человеке, накапливаются и совершенствуются именно поколениями. Что каждый человек, хочет он того или нет, перенимает пороки и добродетели тех, кто его воспитал. И если он не находит в себе сил и желания искоренять пороки, и совершенствовать добродетели, то его собственным детям достаётся ещё более тяжёлое наследие, чем ему самому.
А ещё Андрей иногда видел сны, в которых как-то жил и действовал человек двадцатого или начала двадцать первого века, очень похожий на него самого. Андрею нравилось думать, что это он видит собственного биологического предка, может быть прадеда. И что если бы можно было перемещаться во времени, то Андрей обязательно бы нашёл этого человека, и спросил: «Что же ты такое делаешь, гад, и как ты так живёшь, что я, твой правнук, буду вынужден начать свою жизнь в мусорке?»
Жизнь шла своим чередом. Андрею приходилось работать почти без выходных – до старта продаж на Портале Конкурса оставалось совсем немного времени; волна дилетантов схлынула, и превратилась в тоненький ручеёк графоманов, писавших нетленное произведение всей жизни, и теперь, прельстившись Призом, лихорадочно обрывавших его ни на чём. Сам Приз Года распух от всяких поощрительных номинаций, которыми себя рекламировали Корпорации, и уже представлял собой целый каталог соблазнительных предложений для отличившихся. В борьбу за Приз вступали профессионалы от беллетристики. Те из них, что издавались в «Новой книге», часами просиживали у Андрея, требовали советов о том, на какую номинацию лучше иметь прицел и кого из инвесторов выгоднее выбрать спонсором. Придирались к каждой букве в Андреевых рецензиях, говорили, что именно рецензия, которая будет доступна на Портале до покупки книги и предрешит успех продаж. Андрей старался, как мог. И часто думал о том, что если бы авторы также тщательно писали книги, как он рецензии на них, то качество современной литературы было бы совершенно другим.
Дома тоже ничего особенного не происходило. Сашкины выборы прошли с оглушительным успехом его партии, и теперь Саша будет работать представителем кого-то там в каком-то Совете, Андрей совершенно не разбирался в подробностях, но был очень рад за брата, так как сам Саша считал это назначение большим шагом в собственной карьере. Пока же Саша находился в запланированном отпуске, и тратил его самым благоразумным образом – снова повёз жену к Рославцевым.
Виктор совершенно освоился в доме, со всеми раззнакомился, много помогал по хозяйству, даже бабушка была им довольна. Андрей, приходя вечером и выслушав приветствия кучи дерьма (он уже привык к ней, как к родной), неизменно обнаруживал Виктора в компании кого-нибудь из родственников. У Андрея совершенно не оставалось сил участвовать в каких-либо дискуссиях, и он просто отмечал для себя: вот Виктор с Митом спорят о вреде стерео для мозга человека; вот бабушка рассказывает Виктору основы генетики и этологии; а вот и Лис подключился – они с Виктором разобрали до последнего винтика детский компьютер, и сидят посреди этого металлолома, страшно довольные собой. Но больше всего времени, к великому неудовольствию Андрея, Виктор проводил с Катей. Андрей постоянно видел их вместе то на выгульной площадке, где они устраивали кучу-малу с четырьмя собаками; то, наоборот, они сидели смирно с Гердой и щенками, споря о том, какой из помёта вырастет самым красивым. Однажды вечером, придя позже обычного, Андрей увидел, что они целуются на подоконнике в коридоре второго этажа, и предпочёл ретироваться, дабы никого не смущать. Когда он вернулся через десять минут, с твёрдой решимостью попасть в собственную спальню, невзирая на то, какие сцены разыграются по дороге, никого на подоконнике уже не было, и было неизвестно, то ли они мирно разошлись спать, то ли решили продолжить в менее людном месте… Андрей провёл с собой воспитательную беседу, в ходе которой всё-таки убедил себя в том, что раз Виктор является другом и родственником семьи, то нет ничего предосудительного и в его с Катькой отношениях. И что лезть в личную жизнь сестры глупо и бессмысленно.
Дедушка тоже много работал, но иногда по воскресеньям он устраивал себе выходной, и тогда в гостиной велись по-настоящему интересные разговоры, которые Андрей старался не пропускать.
– С моей точки зрения, - говорил дедушка, - вся человеческая история представляет собой бесконечный поиск способа передачи по наследству собственных достижений. Потому, что после огня, воды и, как следствия, закономерных медных труб, неизбежно встаёт вопрос о сохранении себя царём горы на веки вечные. И, о Боже ж мой, как только люди не бились над этой задачей, и чего только не удумывали! Самые глупые из них пытались (да и сейчас пытаются, чего уж скрывать) добиться личного бессмертия. Любой ценой. Сотни чернокнижников, тысячи алхимиков и неучтённое число прочих мошенников сгорали ярким пламенем на кострах средневековой Европы только за то, что так и не смогли обеспечить своим покровителям бесконечность в личное пользование. Дрова в эти костры с удовольствием подбрасывали их прямые конкуренты – католические жрецы, которые не имели глупой привычки разбрасываться обещаниями о непременной телесной сохранности, и приторговывали вечностью бестелесной, которая шла с прилавка куда как хуже. Но я решительно призываю не путать грешное с праведным, и не думать будто католическая церковь имеет хоть какое-то отношение к христианству. Ничуть нет, и не нужно верить их словам, а достаточно по-христиански посудить по делам. Дела же их ясно говорят нам о том, что католичество – сатанинский культ, отравивший своими миазмами большую часть белого населения Земли, и сыгравший отнюдь не последнюю роль в том, о чём я хочу говорить дальше. Протестантство же и вовсе церковью в нашем понимании не является, это скорее идеологический клуб по интересам, вроде масонства, и в историческом контексте особой роли не играет. Равно, как и иудаизм, который ничем, кроме нацизма и назвать-то нельзя. Я специально говорю о религиозных вопросах сейчас, потому что без них разобраться в произошедшем вообще не представляется возможным.