Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
– От меня больше ни на шаг! – грозно пробасил Дровосек – но в голосе его слышались и испуганные нотки. – Теперь все время на осле будет ехать. Как бы и впрямь не того…
Этот случай обсуждали и весь следующий день. Шагать по пустым коридорам, похожим один на другой, было откровенно скучно. Да и тоскливо – мысли паршивые в голову лезут… Подобные же разговоры хоть немного, но отвлекали бойцов и потому Серега особо не препятствовал, пытаясь лишь следить за неким балансом: трынди – но не расслабляйся. Вот и трындели. В числе прочего возник вопрос и о наименовании – почему он, этот Крысолов, собственно, Гамельнский?..
– Это есть такая легенда. Очень старая, – рассказывал, конечно, снова Знайка. – Я когда копался в неких своих… мнэ-э-э… изысканиях, скажем так – подробно изучил. Богатый город Гамельн – это в Германии – некогда одолело нашествие крыс, с которым горожане никак не могли справиться. И вот однажды в город пришел бродяга, который пообещал избавить город от напасти. При этом запросил огромную по тем временам
– Наказал за жадность, – кивнул Злодей. – И поделом.
– Историки пытались понять? – удивился Хенкель. – Это же легенда, сказка…
– Дыма без огня не бывает, – пожал плечами Илья. – Ведь что-то же послужило основанием… Крысолов вообще не единственный в своем роде. В мифологии многих древних народов есть страшные божества, которым приносили в жертву своих детей – задобрить бога, чтоб был урожайным год, или победить в войне, или иметь успехи в торговых делах… И очень часто младенцев не просто убивали – сжигали заживо. Например во время жертвоприношений Молоху детей до семи лет клали на раскаленные руки железного идола или помещали в жаровню у него внутри – считалось, что наибольшее наслаждение божеству доставляли именно муки заживо горящего ребенка… Причем, отдавая его злому божеству, древние прекрасно понимали, что отдают не только тело, которое в системе верований воспринималось всего лишь как бренная земная оболочка – но и душу. А ведь это фактически означало обречь ребенка на вечные муки. Кроме того люди верили и в демонов, которые воруют детей – и самих детей, и их души… Даже в славянской культуре есть такое существо – Бабай, черный старик, хромой или кривой, который ходит с мешком и забирает непослушных детишек. Из древности все это перешло и в современную культуру – ведь куча же ужастиков, обыгрывающих какого-нибудь злого демона, типа Багула и Бугимена… И вот вам пожалуйста – у нас как у обособленной части человеческой цивилизации тоже есть свой… мнэ… демон.
– Вот только он реально существует. Вчера убедились… – буркнул Дровосек. – В отличие от всяких там злобных чертей…
– В людских страхах злобные черти существовали всегда, – сказал Илья. – Любой подобный демон как архетип символизирует тяжкую неотвратимую потерю. Ребенок – это самое дорогое, что есть у каждого родителя. Что вообще есть у людей. Фактически – это твое будущее, продолжатель рода, в котором человек сохраняет частичку себя. И потерять его… – он развел руками, – все равно что потерять будущее. И отдавая свое будущее в жертву злому богу – древние отдавали самое дорогое, что у них есть. Чтобы задобрить. Чтоб жить дальше. Такой вот странный парадокс.
– Вот потому старик и нашего Кирюху замочить хотел! – кивнул Дровосек. – У-у-у, тварь!.. Убить ребенка, чтоб задобрить Кощея! Чтобы тот вернулся!
Серега оглянулся на Гришку – и тот, поймав его взгляд, смущенно пожал плечами. Обосрался, дескать, признаю.
– Что-то много на нашего Кирюху охотников… – проворчал Железный. – В общем, Кирилл, как я и сказал вчера – от осла теперь ни на шаг. Понял меня?
Кирюха из своего гнезда что-то пискнул неразборчиво – но и без того понятно было, что сгинуть в лабиринтах ему не улыбается и указание наставника будет выполняться неукоснительно. Впрочем, в дальнейшем Крысолов, даже если он и шел по пятам за обоймой, больше себя не проявил, и о нем как-то подзабылось.
Так оно день за днем и пошло. Обойма двигалась в одном и том же ритме – рано утром подъем, в середине дня короткий перерыв, поздно вечером – отбой. Ни единой секунды простоя. Промедления они просто не могли себе позволить – здесь, в Штольнях, время измерялось не часами и минутами, а глотками воды, ваттчасами энергии, граммами провианта. Но Штольни, как и паутина, были бесконечны – день проходил за днем, а обойма хоть и двигалась вперед, но словно зависла во времени и пространстве. Двадцать, шестьдесят, девяносто километров… Навигатор прилежно складывал их – и цифра росла, перевалив сначала за сотню, а потом и за полторы. Впрочем, пройденное расстояние в данный момент было не важно – выход в Джунгли мог скрываться где угодно, вот хотя бы в конце этого коридора… или следующего… или в той широкой расщелине, откуда веет сквозняком… Важно было не отдалиться от Джунглей, держаться хотя бы вблизи – и потому Сотников, выбирая дорогу, все время старался уклоняться к западу. Пока, правда, не очень получалось – схематичная трехмерная «елка» Джунглей, которую он десятком примерных штрихов обозначил в навигаторе, торчала в стороне, метрах в трехстах-четырехстах, где-то там, за массивом породы, и приблизиться к ней пока не удавалось. Некоторые ходы все же уводили в ту сторону, и каждый раз, ныряя в такой, у Сереги екало сердце – а ну как это он, тот самый?.. – но всякий раз выбор оказывался неверен: ход либо изгибался, словно кишка, и выбрасывал еще дальше, либо оканчивался тупиком, расселиной или колодцем. В такие моменты приходилось снова включать лазерник и обшаривать новый открывшийся объем. Некоторые колодцы вели в гроты, оттуда еще дальше, в следующий коридор, комнату или зал… и тогда обойма, используя оставшееся скальное снаряжение, проходила его насквозь, и все начиналось заново.
Они шли через огромные залы с причудливыми формами натечных образований, похожих на затвердевшие в камне водопады, через галереи, где сталактиты срастались со сталагмитами, образуя толстые сталагнатовые колонны, ныряли в длинные коридоры, стены которых сплошь состояли из оолитов и пизолитов[52], лезли круглыми свищами-промоинами, на потолках которых уродливыми шишками висело лунное молоко[53], перешагивали через трещины, карабкались по стенам, когда очередной проход оказывался высоко под потолком… Этот пещерный комплекс казался бесконечным. Миллионы лет вода вымывала податливые участки породы, пробивая проход в неведомые глубины, растекаясь вширь по непроходимому для нее горизонту пласта, выискивая все новые и новые трещины в породе, расширяя их; вымыла – и ушла, оставив систему пещер фантастической протяженности. И полторы сотни километров вполне могли оказаться сущей мелочью по сравнению с ее истинными размерами…
Как оказалось, о пещерах немало знал Илья – увлекся как-то в детстве, вот и нарыл. И теперь он развлекал обойму, время от времени вываливая на пацанов очередную порцию информации.
– Целые системы подземных тоннелей находили в самых разных частях света: и в пустыне Сахаре, и в Пакистане, и на Алтае, и на острове Пасхи… Но особенно много легенд ходило вокруг пещер Южной Америки, которые называли «чиканас». Еще в шестнадцатом веке о них упоминали священники-иезуиты, которые приобщали местное население к христианству. Они свидетельствовали, что система подземных лабиринтов настолько сложна, что даже самые безбашенные искатели не отваживались входить туда без веревки, привязанной у главного входа. Считалось, что пещеры уходят на сотни километров, куда-то в самую глубь Анд – а уж где заканчиваются, не знал никто. Легенды аборигенов говорили, что в глубинах живут таинственные люди-змеи, что где-то в пещерах лежат несметные сокровища инков. Понятно, что сокровища привлекали многочисленных авантюристов – но большинство из них, забравшись внутрь, так никогда больше и не вышло на поверхность.
– Я бы щас сам кучу сокровищ отдал, только бы вылезти отсюда, – отплевываясь от пыли, злобно бормотал Злодей.
– …В глубинах чиканас навсегда остались и несколько хорошо оснащенных экспедиций. Например, есть история о том, как в начале XX века тайны пещер решила раскрыть группа американских студентов. Они запаслись необходимым – и отправились. Блуждая в тоннелях около месяца, они выбрались к небольшой пещере, проход в которую был очень мал. Начали расширять – и вдруг увидели с другой стороны пролома грязного худого безумного старика. В руке он держал початок кукурузы из чистого золота. Вскоре им удалось выбраться на поверхность. Выяснилось, что этот старик – член экспедиции, которая ушла в пещеры за несколько месяцев до них. Да и было ему всего около тридцати. Впрочем, он очень скоро умер от истощения. Но он так и не смог сказать, куда делись его спутники…
– Да уж понятно, почему у него память отшибло… – усмехнулся Хенкель. – Все-таки сокровища… Золотая лихорадка… Остальных там же положил, прихватил початок – и на выход. Надеялся снова вернуться…
– Вполне может быть, – пожал плечами Знайка. – Есть и еще истории. В тысяча девятьсот двадцать третьем году в чиканас снарядили еще одну экспедицию. И снова из пещер вернулся только один человек. Он тоже повредился умом – но все же смог рассказать о бесчисленном количестве поворотов, гротов и пещер, которые прошла экспедиция. Какие-то из них и с рукотворными ловушками… В тысяча девятьсот пятьдесят втором году – очередная попытка. В пещеры ушла научная группа из американских и французских специалистов, среди которых было немало профессиональных спелеологов. Они не собирались лезть надолго, припасов взяли на пять дней – однако через две недели только один из них смог выбраться на поверхность. Он был сильно истощен, почти ничего не помнил, и очень скоро у него обнаружились признаки бубонной чумы. Откуда чума в пещерах? Ответить так и не смогли. Потом, спустя лет двадцать или тридцать, доктор Рауль Сентено, известный исследователь цивилизации инков, попытался повторить путь погибшей экспедиции. Его исследовательская группа, оснащенная самой современной аппаратурой, проникла в подземелья из заброшенного храма, расположенного в нескольких километрах от города Куско. Сначала они наткнулись на круглый туннель, похожий на огромный воздуховод вентиляции. Пошли вперед. Но когда туннель сузился до девяноста сантиметров, решили повернуть назад.