Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
– Давай сворачивайся и вниз, – кивнул Серега. – Тут, оказывается, полна обойма мудаков собралась… Щас по находкам будет особый разговор.
– А что случилось?
– Там увидишь… Злодей где?
Знайка пожал плечами.
– Ладно, собираюсь. Да в гардеробную вроде пошел…
Серега сплюнул. Твою ж мать. Неужели и этот?..
Паша действительно торчал в гардеробной. Он, охапками снимая с вешалок те самые комбезы – «фирменные, с мембраной, с флисом… охренительные!» – и раскладывал на большом столе. Здесь же стояли и ботинки. Он вертел комбезы так и эдак, что-то бормотал удовлетворенно, щупал ткань, мял, тянул, пробуя на разрыв, хмыкал – в общем, был полностью увлечен процессом. Серега набрал воздуху в грудь – не знал еще, рявкнуть
– Прикинь, Серег! Тут же раздолье! Не бывало у нас еще таких в Доме! Я ща пацанам отобрал по размерам штук двадцать – возьмем подменкой. А старый выкинуть… Здесь и подштанники с флисом, и жилетки такие же! Поддеть для тепла – самое оно. И обувь обязательно! Но это уж сами должны мерить, чтоб по ноге! Че молчишь-то? Давай загоним бойцов, пусть прибарахлятся.
И Серега облегчённо выдохнул – зам по-прежнему был морально тверд и на провокации не поддавался.
Пока спускались вниз, вкратце рассказал о последних событиях. Пашка с каждым словом становился все мрачнее – и к концу рассказа выражением физиономии мог бы напугать даже матерого кадавра. Работаешь с людьми, работаешь, воспитываешь – а они тебе свинью выкатывают…
– Ща разберемся… – злобно пробормотал он.
Сам Серега, откровенно говоря, чувствовал себя как-то даже растерянно. Самую малость. Дисциплина в обойме поддерживалась не только командирским авторитетом – может даже больше она поддерживалась влиянием Дома, самой общины, одобрением или осуждением людей. И еще – спаянностью, товариществом. Вот они, три столпа. Но здесь, за многие километры от Дома, незримое его влияние, такое мощное в непосредственной близости, падало до нуля – и оставался только командирский авторитет и товарищество. Один из столпов рухнул. Джунгли, испытывая обойму раз за разом, словно нашли уязвимое место – и теперь подпускали яду. И ведь пошли первые метастазы, пошли!
Что делать, если потеряна одна опора? Усилить остальные. Но и в столпе под названием «товарищество» тоже обнаружилась трещина. Гриша. И это тоже беспокоило Серегу. Почему-то он чувствовал, что тринадцатое отделение прошло по пути разложения дальше, чем то же тридцать третье. Маньяк что… Стоило указать на ошибку – тут же понял. Смутился. Признал. Но Григорий… У Сереги перед глазами стояло упрямое выражение на его физиономии: Гриша не хотел признать свой косяк. Мародерство… «слышь, Бук»… командирская чуйка нашептывала – первый шаг к разложению дисциплины пройден. Когда боец на пару с командиром тырит – при том, что потеряна часть командирского авторитета – все, спелись. Отныне, если не принять меры, армейское подразделение медленно, но верно сползает в пропасть. От субординации и единоначалия – к полууголовным понятиям. Но, опять же – кто виноват? Командир обоймы. Не уследил. Как не единожды говорил Наставник: нет плохого бойца, есть хреновые командиры. Вот он, майор Сотников, и есть такой хреновый командир.
Выход был только один – держать руку на пульсе. И может, даже расформировать отделение, раскидав бойцов по соседним. Впрочем, толку не будет – такие меры имеют смысл если с разделением теряется и контакт меж людьми. Обойма же все время вместе и контактов не избежать. А инфицированные бойцы, разойдясь по смежным отделениям, могут и дальше заразу раскидать. Так что не стоит. Держать под присмотром, и этого достаточно.
Спустились вниз. Собрались все, за исключением Одноглазого. На вопрос куда делся, Точка пожал плечами:
– Не знаю, командир. Мы с арсенала вышли – сказал, чтоб я спускался, а он скоро подойдет. Вернулся вроде. Забыл чего-то.
– Эти тоже? – спросил Злодей, поигрывая желваками.
– Нет. Они в арсенале патрон подбирали, – покачал головой Серега. – Наши герои – вот. Тринадцатое и тридцать третье.
– Становись, – хмуро скомандовал Злодей. – Щас каждому по трехлитровой клизьме в заднепроходное…
Сначала он орал. Минут десять. Серега, сидя на диване, делал вид, что изучает отобранные замом образцы ботинок – и наслаждался. Прозвучали гиббоны. Прозвучал «слоновий менталитет». Прозвучали «по пояс деревянные». Прозвучало – «че, понятия нет совсем, мародерство в боевых условиях?!!»… Затем была некоторая пауза, во время которой Злодей взглядом просверлил насквозь каждую физиономию – пытался понять, дошло или нет. Судя по ухмылкам некоторых товарищей – не совсем. Особенно заметно это было за отделением Медоеда – все трое кривили рты и явно требовали продолжения. Здесь подключился Серега – Злодей де-юро не имел власти над первой группой и пришлось обратиться к Букашу. Впрочем, без особого смысла – командир группы тырил вместе с бойцами, и Сотников лишь сделал еще одно внушение, пообещав расформировать отделение. Это было куда серьезнее гиббонов, и ухмылки погасли. Ну и славно: Серега предчувствовал, что инструмент давления все же придется искать – а здесь вроде как уже нащупан. Было еще одно средство воздействия – уже на офицерский состав – но он не хотел пока к нему прибегать. Если уж что-то совсем серьезное…
Потом снова подключился Злодей. Уже без воплей – но с полной строгостью. Разбор с разъяснениями. Снова прозвучало «мародерство». Еще раз напомнил опасность падения дисциплины. И уже совсем под конец, для закрепления, применил «крысу». Это было уже оскорбление и кто-то даже заворчал из строя – дескать, ладно, чего там, поняли уже. Чего нагружать-то? Пашка оглянулся – и Серега чуть заметно кивнул. Достаточно. Зам, фактически, подошел под самый предел – но все же не переступил его, тонко чувствуя грань. Всё ж свои пацаны, не кто-то, воспитывать с пониманием нужно. Впрочем, правила игры понимали все. Если зам орет – значит косяк имеет место. И слава богу, что он, а не сам командир...
– Закончили на этом, – поднимаясь, сказал Серега. – Все правильно Злодей разложил. По полочкам.
– Ага, обосновал… – проворчал Хенкель, потирая багровый загривок. – От рева ухо болит…
– Готовимся к завтрашнему дню. Разойдись.
Сзади по ступеням винтовой лестницы вдруг забухало – и в комнату влетел Одноглазый. Вид у него был совершенно обалдевший: пасть раззявлена от уха до уха, глаза – растерянные, радостно-бешенные, будто чудо узрел. Выскочив в комнату, он, увидев шеренгу, на мгновение замер, сообразив, что пропустил что-то важное – но справиться с рвущимся наружу восторгом не мог. Ржанув как жеребец, он раскрыл варежку – и на всю комнату заорал:
– Мужики!.. Командир!.. Я там!.. Я там такое!.. Ща охренеете!.. Там на втором уровне – бабы голые! В каблуках! С чулками! Человек двадцать!
Строй, готовый уже распасться, замер. Все как один, рванув головы влево, смотрели на Одноглазого – и рожи вдруг поплыли, замаслившись в радостно-недоверчивом удивлении. Целый табун женщин?..
– Где?!!..
– Да на втором! За беседкой!...
Команда «разойдись» уже прозвучала и ничто не держало людей в строю. И все сказанное вылетело из голов. Медоед, недоверчиво глядя на Одноглазого, нерешительно шагнул из строя – и тогда Серега, понимая, что ничего другого не остается, размахнулся и что было сил саданул кулачищем по журнальному столику.
– На месте!!! – крышка, лопнув со смачным треском, привела людей в чувство. Но еще больше – злющий, с перекошенной рожей командир, готовый драть напополам. – А-а-атставить! Ночной выход! Десять минут на сборы! Время пошло! Р-р-разойдись!!!
Через час обойма выбралась в транзитную. Десяти минут не хватило – несмотря на спешный выход, требовалось время на подготовку. Бойцы, работая, угрюмо молчали и бросали на провинившихся красноречивые взгляды – отдых обламывался, впереди светил ночной марш. Да только сами виноваты. Превратились из бойцов ПСО в черт знает что… Не всех, конечно, касается, только тринадцатой и тридцать третьей – но остальные были заняты, потому и прошло мимо них. И кто знает, как повели бы себя, коснись…