Мир Гаора

Зубачева Татьяна Николаевна

– Нет, - повторил Гаор, твёрдо глядя ему в глаза.

– Так я тебя положу, - угрожающе, но уже без визга сказал Фрегор.

Гаор раздвинул губы в злом оскале, глаза у него стали янтарными.

– Я в пресс-камере сам ни разу не лёг, - почти весело сказал он, - а их там двадцать было, и я после тока.

– Ток тебе и здесь будет, - пообещал Фрегор.

Гаор снова улыбнулся и пожал плечами. Ну что, черту он перешёл, они здесь один на один, децимой за него отвечать некому, ему уже всё равно, и этой паскуде не жить, всё, хватит! Он шагнул вперёд к съёжившемуся на диване мозгляку, сволочи тихушной...

Но тот почему-то не испугался и даже радостно улыбнулся

ему:

– Отлично, Рыжий, давай поиграем. То был мой ход, ваше рыжее лохмачество, а теперь ваша очередь.

Ни понять, ни удивиться Гаор не успел. Мир взорвался ослепительно белым огнём и исчез...

Фрегор посмотрел на рухнувшее к его ногам тело и весело рассмеялся.

– Хозяину не говорят "нет", Рыжий. А я всё-таки позабавлюсь с тобой. Как новый год встретишь, так его и проживёшь, - и снова засмеялся.

Смеясь, он забегал по салону, отыскивая наручники, ремни, электроды, индуктор и прочее необходимое, без чего и не веселье, а так, кустарщина. Нет, у него и квалификация, и аттестация, и оборудование - всё при нём. Чтобы год был... каким он хочет, а не как другие решили. Мастер говорил, что больше трёх периодов под формулой нельзя держать, надо успеть.

Сознание ещё не вернулось, он ещё плыл в обжигающе холодной белизне, но уже была боль. Мучительно, противно знакомая боль. "Пресс-камера?
– тупо удивился Гаор, - опять?" Но слабые, пробивавшиеся издалека звуки и запахи были другими. Да, запахи. Пахло спиртным. И перегаром, и пролитым. И звуки. Где-то очень далеко работал мотор. Где он? Что с ним? Пол под ним мелко дрожал и, пожалуй, эта дрожь окончательно всё поставила на места. Новогодняя ночь... он сказал хозяину "нет"... потом... ток... и снова... чёрт, как болит голова... и запястья... и тело ломит... и внутри... и... эта сволочь всё-таки взяла его... оприходовала... как в пресс-камере... силой... всё равно, теперь конец...

– Хватит валяться, Рыжий!

Носок сапога больно ткнул его в рёбра, и по этой боли он понял, что лежит голым.

– Встать!
– насмешливо изображая капрала-строевика, рявкнул над ним хозяйский голос.

Гаор с невольным стоном открыл глаза и встал. Фрегор, весёлый, без всяких следов вчерашнего загула, стоял перед ним, засунув руки в карманы меховой куртки, на воротнике блестели капельки растаявшего инея.

– С Новым годом тебя, Рыжий, - сказал Фрегор.
– Ну, как отпраздновал? Доволен? Весь год теперь таким будет!
– и снова захохотал.

Больше всего Гаору хотелось протянуть руку, взять мозгляка за горло и стиснуть пальцы, но... но он молча выслушал приказ привести себя и салон в порядок, пока хозяин изволит прогуливаться, и, преодолевая боль, приступил к исполнению.

Что мыться и пить после тока нельзя, он помнил и потому ограничился тем, что обтёр себя бумажными салфетками - а ещё думал, зачем ему целую пачку дали, похоже, в "Орлином Гнезде" все всё заранее знали - оделся и стал убирать в салоне. Пол мыть не стал, только подмёл, собрал мусор, убрал со стола объедки и опивки... на диване наручники, ремни и пучок разноцветных проводов... нет, даже смотреть на них не может... сволочь, те пытали его, так приклеивали, а не втыкали, а этот... сволочь, что же ты со мной сделал, сволочь? Почему я ничего не помню? Только по боли и ранам догадываюсь. Последнее, что помню... угроза оприходовать... нет, я сказал "нет", это неповиновение... дальше... белый огонь... боль... лежу в наручниках, прикованный к скобам в полу, чёрт, как же я раньше не понял, зачем они, по телу электроды... боль... снова белый огонь... и снова на

полу уже лицом вниз, пакостник сверху, навалился... руки скованы, но сбросил с себя, ударил ногами... снова беспамятство... чёрт, болит всё как, будто не стержнём, а штыком... да, вон они стержни, тоже на диване валяются, пусть сам убирает, где прячет... сволочь... глаза опять болят и слезятся... я не плачу, это от тока...

Он уже заканчивал работу, когда вернулся Фрегор, пытливо оглядел с порога его, убранный салон, снова его... Гаор угрюмо ждал продолжения издевательств и наказаний: за попытку неповиновения эта гнида ведь явно ещё не отыгралась. Но Фрегор снова удивил его, заговорив почти дружески, во всяком случае, сочувственно.

– Ты сам виноват, Рыжий, это же так положено, на Новый год всех рабов порют, обязательно, чтобы весь год в повиновении были. А ты... сам не лягу, вот и пришлось тебя немного... вразумить. Всё понял? Тогда за руль, есть тебе всё равно после тока сутки нельзя, и поехали. Завтрак я себе сам сделаю.

– Да, хозяин, - прохрипел Гаор, мимоходом удивившись, почему так саднит и горит горло, и прошёл на своё рабочее место.

Куда ехать ему не сказали, но всё равно. Глаза слезятся и болят, холодная белизна за стёклами, белая равнина, белое небо и красный как налитый кровью ничего не освещающий, не греющий расплывчатый диск солнца, Глаз Гнева Огня Небесного.

Прихлёбывая кофе, Фрегор улыбался воспоминаниям. А здорово получилось. Игра с вводом-выводом ему понравилась. Вводишь, спокойно привязываешь, прикрепляешь всё что надо, выводишь, чтобы бревно ожило и прочувствовало боль, и снова вводишь. То бревно бесчувственное, то "мясо" вполне активное и голосистое, и, похоже, Рыжий совсем не помнит, что с ним было, во всяком случае, пока лежал под формулой. Мастер так и говорил, и... и вот это сейчас и проверим, и если так... то и повеселимся! Дядюшке и не снилось.

Фрегор допил кофе, бросил чашку на поднос так, что она подпрыгнула и легла набок отрубленной головой, и решительно прошёл в кабину, сел рядом с Рыжим и покосился на него, искусно изображая уважительное смущение. И поймав удивлённый взгляд раба, начал игру.

– Не ждал я от тебя, Рыжий. Здорово тебя в пресс-камере натаскали. Нижним ты, конечно, не ах, квалификация слабенькая. Но верхним... нет слов! И откуда что взялось. И без шартреза, всухую... думал всё...
– Фрегор вполне искренне, даже покраснев, вздохнул.
– Ты ж меня почти до сердца достал, нет, Рыжий, я понимаю, тут и злоба была, но ты ж помнил, кто я. Ты и с бабами такой горячий и неуёмный?

Круто вильнув, машина встала, упёршись носом в невысокий сугроб, и Гаор уставился на хозяина в немом изумлении. Это он про что? Так кто кого ночью трахал?!

– А ты что, не помнишь ничего?!
– удивился его изумлению Фрегор.
– Ты ж не пил, я, во всяком случае, не видел, или всё же у меня за спиной хлебнул? На трезвую голову такие штуки выделывать, этого и прессы не могут.

Гаор молча, потому что горло свело судорогой, мотал головой.

– Да, ладно тебе, - совсем расчувствовался Фрегор.
– Новогодняя ночь, всё понятно, опять же если б ты с поркой не заерепенился, я бы сам тебе налил. Ладно, Рыжий, успокойся, я не в обиде. Всё понятно, ты с двадцать восьмого без бабы, за рулём, вот и сорвался, я же человек, всё понимаю. Без бабы... а слушай, - вдруг оживился Фрегор, - давай сейчас на ближайшее шоссе, отловим там бабочку-подснежницу, и так и быть, тебе дам, оторвёшься и расслабишься. А я посмотрю! В том борделе, - он хохотнул, - помнишь, после питомника, от тебя до сих пор без ума. Вперёд, Рыжий, гони!