Мир и нир
Шрифт:
– Не-е-ет! – он вывернулся и обернулся ко мне лицом. Оно было плаксивым. – Это мой трон! Это моё королевство! И ты, подлый отступник…
Он упал и затих, а внутри меня булькнула проклятая отрыжка Биба.
Пришлось взять слово самому.
– Его величество померло от стыда и страха, будем так считать. Поутру собираемся и валим домой, пока жители Тейфарра не погнали нас ссаными тряпками.
Никто не возражал.
А перед уходом в темноту ко мне подошёл командир антов, р-рычащее имя которого я подзабыл, пожал руку и произнёс:
– Спасибо, глей Гош.
И даже
– Обращайся. Хотя… задержись. Есть одно незаконченное дело.
Глава 16
16.
Каросских наёмников уцелело всего сорок три. Половина – раненые. Оставшиеся в строю отбивались отчаянно и бросили оружие лишь тогда, когда анты-арбалетчики ещё с десяток из них снабдили торчащими деревяхами с оперением.
Суд начался наутро, с характерной для Средневековья примитивностью процедуры. Пока сворачивались и выдвигались на юг войска, я отправился посмотреть.
Происходило это весьма публично. На главной площади столицы устроили сцену. Зрителей собрались тысячи – сколько вместила площадь перед дворцом и прилегающие улочки. Лиловый чмырь, пытавший меня о чистоте намерений, взялся за кароссцев. Каждому задавал вопрос о действиях при штурме бренского замка.
– Ты насиловал? Грабил? Убивал безоружных?
– Я только исполнял приказ…
Ба-а-аммм! В зловещей тишине среди тяжёлого молчания публики и участников действа раздался отчётливый хлопок. Скорее даже удар. Наёмник отпустил камень, упал, тело выгнулось дугой. И затих.
Я ждал воплей торжества. Всё же нравы простые, зрелища непритязательны. Нет, смерть никого не воодушевила. Столь же мрачные рожи таращились на судилище дальше.
– Следующий! – судья даже имени не спрашивал. Какая разница? Виновен – в расход. Невиновен – на все четыре стороны.
Смотреть тошно, но надо. Я привёл на суд каросских наёмников, считая их злом. Зло надо искоренять.
Или нет? Получив по левой, подставить правую щёку, предлагая лупануть и по ней?
Средневековье моего прежнего мира было таким – очень христианским. На словах. Со всеми этими байками про вторую щёку, не убий, возлюби ближнего и прочими оторванными от реальности лозунгами.
На самом деле, нельзя не только вторую, но и первую щёку подставлять. Поймать бьющую руку и вырвать из плеча. Не иначе. Потому что по-другому затопчут.
Тем временем внесли раненого. Лежачего. Поставили носилки около столика с камнем.
– Насиловал? Грабил?
Признания только в одном из грехов – убийстве нонкомбатанта – было достаточно, чтобы лиловый махнул стражникам утащить наёмника и поставить носилки внутри обширной клетки. За ним, кто на носилках, а кто и пешком, все остальные отправились следом.
Будь война победоносной, никто не посмел бы их упрекнуть ни в каких военных преступлениях. Победа всё списывает. Отдать захваченный город на три дня на разграбление – святое дело.
Но мы проиграли. О чём ничуть не жалею. А также не испытываю ни малейшей радости, что отдал людей на верную смерть. Их казнили немедленно. Там же, на помосте, дворцовые стражники накинули кароссцам удавки на шеи и затянули,
На прощание король пытался затеять разговор о возмещении ущерба от вторжения, но получил только совет. Какой? Обратиться к новоизбранному королю Мульда. Но без особых шансов. Если бы победил силой, а не моим предательством, тогда…
Часов через восемь неспешной езды я с десятком солдат догнал уходящую армию. Поравнялся с едущим верхом Фирухом.
– Как рука? На привале осмотрю. Если распухнет – потеряешь или руку, или жизнь. Как повезёт.
– Хорошо…
Смущён. Глаза отводит.
– Колись. Это ты сдал меня Каруху, что считаю клятву утратившей божественную подпорку? Что не одобряю его манеру вести войну? И собираюсь что-то предпринять?
Помолчав, признался:
– Верно. Даже если правда, что Моуи отвернулся от короля, присяга не утратила смысл. Она же не только на угрозе должна держаться. А на чести принёсших её. Если бы я стал на твою сторону и бился против Каруха, потерял бы честь. А ты… Ты привёл врага в наш лагерь и начал бить по своим. Полста человек погибло или ранено. Не считая каросских.
– Те – все до единого. Анты судили и казнили пленных. Не аплодирую, но и не осуждаю. Они в своём праве. Полста наших, говоришь? В первую же попытку штурма городских стен погибло бы куда больше. Потом дворец, он представляет собой неплохую каменную крепость внутри основных стен, имеет источник воды и тайные выходы наружу. Не ошибусь, если скажу: если бы мы и взяли его, от нас осталось бы несколько сотен – раненых, потрёпанных. После чего оккупантов осадили бы отряды подошедших брентов. Они бы и поставили точку в «великом освободительном походе». Убив десятки, я спас тысячи. Грех на моей душе за погибших ночью, но это только мой грех. Так что не смей меня поучать.
Он снова долго молчал. Потом подвёл черту:
– Мы никогда не сойдёмся. Наши понятия о чести слишком разные.
– Но то, что я спас армию от уничтожения и ещё большего позора, ты признаёшь?
– От уничтожения – да. От позора – нет.
Проклятый догматик! Но что-то в его словах есть. Присяга, если по сути, должна быть абсолютной, а не такая, чтоб каждый раз думать – соблюдать её или ну нах. Курт Книспель не давил гусеницами своего танка гражданских беженцев. Попав в плен к нашим или американцам, был бы обычным военнопленным, а не военным преступником. Я перебежал линию фронта и ускорил поражение хрымских «освободителей», Фирух защищал рейхсканцелярию до конца. Естественно, мы по разные стороны. Но едем вместе, в одних рядах.
На вечернем привале размотал его клешню и убедился: заражение началось. Отчётливое нагноение. Антибиотиков нет, мама благополучно извела все их запасы на сельских хрымов за несколько месяцев, мне даже для себя взять неоткуда, уезжая из Кираха.
– Два варианта. Первый. Зовём Нирага, прокаляю его меч на костре. Рубит твою руку по локоть. Пока вернёмся домой, культя подживёт. Из лука не постреляешь, но научишься орудовать левой.
– Ни за что! – отчётливо и по слогам произнёс парень. – Лучше сдохну. А моя смерть будет на твоей совести.