Мир и нир
Шрифт:
Правда, без мелких шпилек не обошлось.
Мюи обнаружила, что балахонистое платье с высоким поясом и огромными пузырями на плечах, не знаю, как их правильно обозвать, Настя облагородила элементами современности из XXI века. Всякие строчки-выточки и прочая хрень, здорово изменившая силуэт и подчеркнувшая женственность.
– Почему ты не помог мне сделать такое платье?
– Но, любимая, я в этом не разбираюсь. Для меня женское платье – это четыре дырки, для ног, рук и головы, как-то соединённые тканью.
Она надулась.
– Ты во всём разбираешься! Вон какие заводы у нас – нирогонный, стекольный,
Ничего себе заявка! Но я не хотел портить праздник.
– Дорогая! А почему тебе не спросить мою маму? Там, дома, она прекрасно шила.
– Спрашивала, - вздохнула моя благоверная. – Та ответила, что мода Мульда гораздо больше соответствует нравственному началу, чем распутство вашего прежнего мира. Там девушки носили подол, едва прикрывавший развилку, и показывали голый пупок!
– Зачем крайности? Впрочем, ма не переделаешь. Хочешь совет? Обратись к Насте, - увидев протестующую гримасу, я надавил сильнее: - Мы породнились. Это факт. Её дочки станут твоими сёстрами. Отчего же вам не начать общаться с простого, обеим понятного?
Когда мама сжалилась и объявила перерыв, Мюи, проверив Моиса, решительным шагом направилась к Насте. Со стороны казалось – идёт, чтоб ударить. Нет, обошлось. Спросила, та обернулась. Постепенно диалог наладился.
Почему не скачал им модный журнал?
Я подышал воздухом, походил, чтоб съеденное утрамбовалось и чуть-чуть освободило место для новых употреблений и возлияний. Время приближалось к полуночи. Дожить спокойно и в расслаблении до Нового года мне не дали.
– Гош! Спой.
Начал Фирух. Остальные подключились. Эгоисты! Сами пробовали петь на переполненное пузо?
Как и с «Ква-ква», меня выручил Эдуард Ханок. Застольные – его фишка.
– Дорогие мои! Клай, Мюи, Фирух, вы не знаете, наверно, что в королевстве, откуда мы прибыли, гораздо холоднее. На Новый год всё в снегу и покрыто льдом. Там – это праздник зимы и холода. Слушайте!
Потолок ледяной, дверь скрипучая,За шершавой стеной тьма колючая.Как шагнешь за порог — всюду иней,А из окон парок синий-синий...[1]
Как-то слышал выступление Ханка по телевизору. Тот сел за пианино и спел эту песню. Потом рассказал байку. На новогоднем концерте в Кремлёвском дворце съездов, когда его транслировали в прямом эфире без записи и цензуры, подвыпивший тёзка композитора Эдуард Хиль спел: «А из окон Ханок – синий-синий». Так и пошло в эфир. Поголовно поддатые телезрители, как и цековская публика на банкете, не обратили внимания. Позже Хиль получил нагоняй по партийной линии.
За столом хором повторяли припев, настолько простой, что магический переводчик одолел его без труда.
Может, даже хорошо, что в Кирахе нет и много сотен лет не будет телевизора. Люди общаются между собой, по-семейному. А не таращатся в экран на чужую образцово-показательную жизнь.
[1] Автор слов Сергей Островой.
Глава 22
22.
Айюрр нанёс первый удар, не раздумывая. Последствия я ощутил в декабре, после Нового года. Опыт прошлого декабря говорил: заготовленное на День пришествия Моуи выпивается быстро и подчистую, трубы горят и требуют продолжения банкета. В Карахе
В этом году как отрезало. Продажи упали почти наполовину. Оказывается, Айюрр запретил проезд через свои земли с ниром «от Гоша». Закрыта дорога в основной морской порт, откуда самогон уплывал за рубеж. Налаживались и поставки оконного стекла… Айюрр сам хлебнёт от дурных запретов как Евросоюз от санкций. Россия в ответ запретила ввозить польские яблоки. Польские фермеры закапывали урожай в землю бульдозером. Правда, часть яблок попала к нам под видом белорусских. С ними – белорусские устрицы, настоящий белорусский швейцарский сыр, белорусская океаническая сельдь и прочая санкционка от соседа. Дружба – дружбой, а руки погреть – святое…
Конечно, и здесь купцы изворачивались. Просили не ставить сургучовые печати со знаком «от Гоша». Делать стекло чуть более мутное. Настоящие деловые, словно белорусы.
Остался канал сбыта через Монкурх. Оттуда купцы ехали ровно как до войны. Более того, спрос на стекло даже вырос. Жаль, не расколотили все окна в королевском дворце. Платил бы как миленький! В смысле – новый король. Старому вздумалось догнать меня на обратном пути. Не повезло ему.
И что теперь делать? Я готов продавать зеркала. Папа, проштудировав привезённое в ноутбуке, научился напылять серебро на стекло. Полученное зеркало превосходит все местные как «Армата» любой танк Второй мировой. Даже если не повышать цену, вложенное в зеркало серебро дорожает втрое! Но в южной, центральной и северо-западной части королевства купят несколько десятков. И всё. Может, пара дюжин уйдёт в Монкурх.
Санкционное кольцо надо рвать. Подумав, я решил пробивать его со стороны степи.
Обрывочные географические сведения, почёрпнутые у Подгруна и у соседей, позволяют предположить, что петляющая у моего замка небольшая речка Воля в сотне мер к западу, может – чуть больше, впадает в Оранжевую реку, та – в море. Устраивать местный аналог экспедиций Колумба и Магеллана я не намерен. Там на морском берегу у устья большой реки стоит большой порт Мармеррих. В нём тусуются купцы и морские перевозчики. Они просто не знают, что совсем недалеко есть нир, оконное стекло и зеркала, которых им не хватает для полного счастья. То есть для перепродажи дальше.
Вопросы те же, что и у Наполеона. Но не при отступлении, его я уже хлебнул от пуза, а в наступлении. Логистика. Пути продвижения армии, удаляющейся от базы, пусть торговой армии. Снабжение. Обеспечение.
То есть мне снова придётся идти в степь. Не хочется до зубовного скрежета. А надо. Пока не восстановлю торговый путь, существовавший до замятни, не вывернусь.
На поклон к западным не пойду. Айюрр не получит сборов от купечества за проход через его земли. Потом наверняка задумает ещё какую гадость. Время играет на меня. С каждым днём, даже зимой, растут мои «троллейбусные провода» – деревья в рощах Веруна, позволяющие прибыть туда верьям. Вокруг моего глейства и брентства Клая возводится стена, охраняемая боевыми призраками. Мне сложно представить войско, способное рвануть напролом в ожидании, что добрая его часть тут же падёт замертво, а души погибших проглотит ад.