Мир и нир
Шрифт:
– Как там?
– Без изменений. Вот только эпидемия неприятная пришла. Как грипп, только хуже. Называется COVID.
– Родителей повидать бы… Они не знают, где я, что со мной.
– Когда ты увязалась с цыганами и бандитами в портал в Дымках, была уже более чем взрослой и самостоятельной. Не маленькая девочка. Всё же хочешь вернуться в прежний мир?
– Да, я знаю, твоя мама объяснила. И теперь понимаю – почему ты со мной так поступил. Не одобряю и не прощаю. Но принимаю как есть. А возвращаться туда? Беременной? Не вижу смысла. Здесь я баронесса. Муж – неотёсанный дикарь, к тому же немолодой.
– Когда сватался раньше, отказалась как раз ты.
– Естественно, не помню. Может – к лучшему. Не всё то, что произошло за семь лет, стоило хранить в памяти. Наверно. У меня просьба одна.
– Слушаю.
– Если вдруг окажешься там… Свяжись с моими, узнай, как они, не болеют ли, привет от меня передай. Как бы то ни было, волнуются. И привези мне… чего-нибудь. Модных журналов. Книжек всяких. Видео. У тебя же есть смартфон?
– Непременно. Но даже приблизительно не знаю – когда. И произойдёт ли это вообще. Прости.
– Ничего.
Она ушла. Вроде рассосалась проблема. Но до конца ей не доверяю, вспоминая Настю с пистолетом, направленным мне в лоб. Себе-то я память не подтёр!
И в её миролюбии чувствую натянутость. Будто сама себе внушает: с Гошей надо уживаться. А обида за случившееся гложет. Давит изнутри. Может, и прорвётся наружу. Тогда – хана.
В общем, оклемавшись после праздников, я подкачал шины велосипеду и покатил по сухой дороге к Фируху. С собой взял только Бобика.
Товарища по военному походу я застал в подавленном состоянии духа. Он следил за упражнениями маркглейской дружины. Крепкие хрымы действовали довольно слаженно – и в пешем строю, и верхом. Убранное поле в тысяче шагов от замка было утоптано копытами.
Фирух с обычным скепсисом оглядел мой транспорт. Консерватор!
– Привет. На тебе лица нет. Что стряслось?
– Здравствуй, Гош. Беда. Айюрр мало того, что не принёс присягу отцу. Так и налог не платит.
– Остальные западные?
– Большинство – тоже. Объявили Айюрра своим законным властителем. Платят налоги ему.
– То есть Запад фактически отделяется от Мульда?
– Не только. Айюрр клянётся, что вернёт себе трон. Он – законный король, а не отец.
– «Легитимный» президент Янукович… Не обращай внимания, я о своём. Маерр уже двинул войска против мятежников?
– Нечего отцу двигать. Дворцовая стража и дружины соседних со столицей брентств. И мои. Отбить нападение – может хватить. А покорять взбунтовавшихся – вряд ли.
– Тогда считай, что я привёз вам решение проблемы. Не быстрое, но безотказное.
– Пошли в замок. Тут закончат без меня, - Фирух счёл для себя неуместным ехать на кхаре рядом с велосипедом и повёл быка за верёвку, привязанную к рогу. Могучее животное покорно поплелось следом. – Какое решение?
– Стать сильнее. Помнишь, года три назад и, тем более, раньше купеческие караваны текли через Кирах и твоё маркглейство непрерывным потоком. Каждый оставлял пару-тройку золотых за проезд. А ещё купцы покупали еду, платили за ремонт телег, покупали кхаров взамен павших. Караванная тропа приносила не меньше, чем продажа зерна. До замятни. Надо восстановить. Будет серебро – найдётся чем армии платить.
– Это же сколько лет-то надо?
– Хотя бы текущий год. Я продумал. Раньше купцы через степь ходили. Сделаем водный путь – по реке до низовий.
Он мотнул головой.
– Не согласятся. Товары и людей на ладьях привезут. А кхаров?
– А кхаров предоставим мы с тобой. Так, чтобы для них было немного дешевле нам заплатить, чем своих тащить. И погонщиков наших, а то за чужой скотиной кто будет следить как положено?
– Звучит заманчиво. Но ты всё предусмотрел?
– Почти всё. Река Воля разделяет Мульд и степь. Мне придётся говорить с богом степи Тенгруном. Поверь, он во много раз мерзопакостнее, чем бог рощи. Надеюсь посулами убедить его, чтоб не трогал речников. Иначе караваны рано или поздно пойдут через степь. Кхары уничтожают её копытами. Лодка никому и ничего не вредит. Главное, чтоб порыв ветра из степи её не перевернул.
– Что же… Пробуй!
– Я не за твоим благословением ехал. Участвуй. Нужны люди для экспедиции к устью реки. Серебро на строительство лодок. Кхары и телеги, чтоб тащить груз в столицу и дальше. Без тебя смогу сделать проще – сплавлять вниз стекло, зеркала и нир. Но тебе ничего не останется. Торговый путь замкнётся на Кирахе.
– Надо посоветоваться с отцом.
– Не надо! Долго. Ты – маркглей. Ты принимаешь решения. И отвечаешь за них перед собой.
Он надолго умолк. Потом спросил:
– Тебе-то зачем? Можешь спокойно жить, продавая нир и стекло в Мульде. Зачем тебе постоянное расширение, караванные тропы… Хочешь заработать всё серебро мира?
– Всё – нет. Но жизнь для меня – велосипед. Как тот, на котором я приехал к тебе. Едет быстро и легко, когда кручу педали. Брошу крутить – велосипед остановится, я упаду. Фирух! Судьба у меня такая. Всё время крутить педали.
В следующее путешествие я взял Бурёнку и обычного вьючного кхара. Оно тоже было недлинным. Спустился вдоль реки по землям Клая до того места, где колючая изгородь Веруна защитила нас от степняков. Там её ветви тянулись на северный берег, далее начиналась лесополоса с верьями.
Найдя брод, я въехал в реку. Тёмная вода поднялась до боков кхаров. Ноги пришлось поднять и пристроить на шее Бурёнки. Пёс плыл справа, недоуменно вращая чёрной башкой – зачем купаться в такое время года.
Заночевал на краю степи, развернув шатёр: в одиночку это крайне не просто. А обычные туристические палатки здесь не найти.
Перед отбоем сложил руки ковшиком и проорал несколько раз в ночную тьму:
– Тенгрун! Тенгру-ун! Приди!
Звёзды ответили молчанием. Я завалился спать, никем не потревоженный до утра.
Степной бог появился перед рассветом. Словно специально, чтоб потревожить человека во время самого сладкого утреннего сна.
Встревожился Биб. Зашевелился Бобик. Я вылез наружу.
– Прими скромное подношение.
Тенгрун был во вполне человечьем обличье, с ногами, если не считать роста, которому позавидовал бы любой центровой из Национальной баскетбольной ассоциации.
– Давай.
«Спасибо» из него не вытянешь.
Он с удовольствием принялся за пахлаву. Потом, вопреки правилу – сначала мясное, лишь после него сладкое – уписал две дюжины холодных чебуреков.