Мир, которого хотели и который ненавидели

Ксенофонтов Иван Н.

Выступая на заседании с заключительным словом, Я. Г. Фенигштейн высказался против затяжки переговоров и заявил: «Мы войны не объявляем, мы принимаем определенную политическую платформу. Мы развиваем определенную агитацию»⁵³¹.

Таковы были точки зрения по интересующим нас вопросам в руководящих кругах одной из крупнейших организаций партии — Петроградской. Какова же была позиция в эти дни еще одной большой организации — Московской областной? 28 декабря состоялось пленарное собрание областного бюро РСДРП (б), которое рассмотрело тезисы А. Ломова (Г. И. Оппокова) о мире с критикой внешней политики СНК и приняло резолюцию в связи с проводимой нами в Брест-Литовске линией Подчеркнув, что укрепление и развитие революции «в России и во всем мире требует прежде всего окончания» демократическим путем империалистической бойни, что «заключение демократического мира возможно лишь при переговорах самих народов», свергнувших свои буржуазные правительства, резолюция указывала, что «мир же социалистической России с империалистической Германией может быть лишь миром грабительским и насильническим». В связи с этим пленарное собрание областного бюро нашло необходимым в первом же пункте принятой резолюции записать: «Прекращение мирных переговоров с империалистической Германией, а также и разрыв всяких дипломатических сношений со всеми дипломированными разбойниками всех стран»⁵³². Цель этого акта высказывалась в последнем, пятом пункте резолюции: «Немедленное создание добровольческой революционной армии и беспощадная война с буржуазией всего мира за идеи международного социализма»⁵³³.

Отметим также, что в Московское областное бюро ЦК РСДРП входил Бухарин и оно в то время руководило партийными организациями Московской, Ярославской, Тверской, Костромской, Владимирской, Нижегородской, Тульской, Рязанской, Тамбовской, Калужской, Орловской, Воронежской и Смоленской губерний ⁵³⁴.

«Московская» резолюция была принята 28 декабря 1917 (10 января 1918 года). Но обнародована она будет лишь две недели спустя в газете «Социал-демократ» за

12 (25) января 1918 года, то есть тогда, когда в партии начнет разгораться дискуссия вокруг брест-литовских мирных переговоров'.

Горячим было 28 декабря и в Брест-Литовске, где в этот день состоялось второе пленарное заседание мирной конференции. Оно открылось под председательством Кюльмана, предоставившего слово руководителю делегации Украинской Центральной рады Голубовичу. Последний, в частности, сказал, что представляемое им государство, народ которого всегда стремился к миру, первым откликнулось на призыв присоединиться к переговорам⁵³⁵. Отдав должное представителям «демократии Великороссии», которые «смело перешли окопы враждующей страны для того, чтобы не на поле брани, кровью и железом, а путем дружественного соглашения народов достигнуть всеобщего мира», Голубович говорил, что свое государственное положение они определили III Универсалом 7 (20) ноября 1917 года и что Украинская Народная Республика (УНР) «в настоящий момент возобновляет свое международное бытие, утерянное более 250 лет тому назад, и, со всей полнотой присущих ей в этой области прав, выступает сейчас в международных сношениях»⁵³⁶. Продолжая, он подчеркнул, что мы считаем «справедливым занять самостоятельное место на нынешних мирных переговорах» и по этому поводу вручаем всем воюющим и нейтральным державам соответствующую ноту Генерального Секретариата УНР⁵³⁷. И Голубович зачитал эту ноту, подписанную председателем Генерального Секретариата Винниченко и Генеральным секретарем по международным делам Шульгиным⁵³⁸. Ее содержание свидетельствовало о том, что от предварительной договоренности двух делегаций, русской и украинской, выступать общим фронтом мало что останется в свете тех инструкций, которые Голубович, как это можно было судить по зачитанной им ноте, привез из Киева.

Что же фиксировалось в этой ноте? В ней излагалась история самоопределения УНР, ее отношение к мирным переговорам в Брест-Литовске. Однако при этом давались такие оценки принципиальных вопросов текущих событий, которые сразу же говорили за то, что Рада не будет союзницей русской делегации, что ее мало интересует судьба России в целом, что она боится Советской власти и большевиков, усматривая в них гораздо больших врагов, чем в державах австро-германского блока. И на некоторых моментах в этом плане мы не можем не остановиться.

Например, в самом начале документа подчеркивалось, что УНР встает «на путь самостоятельных международных отношений до того времени, пока не будет создана общегосударственная федеративная власть в России и не будет разделено международное представительство между Правительством Украинской Республики и Федеративным Правительством будущей Федерации» Иными словами, Рада не признавала в качестве центральной какую-то там власть, установленную в Петрограде. Этим тезисом, кстати, не раз будут в дальнейшем пользоваться на переговорах в Брест-Литовске представители делегаций Четверного союза.

В ноте говорилось об активной политике УНР в области мира: посылка своих представителей на Юго-Западный и Румынский фронты, которые сейчас представляют, как указывалось в документе, один фронт — Украинский; информирование по принимаемым действиям стран Антанты; направление своих представителей з Брест-Литовск для информации и наблюдения, когда СНК повел переговоры о перемирии на всех фронтах. Относительно последнего в ноте несправедливо, незаслуженно, с подтасовкой и искажением фактов содержались обвинения в адрес Советского правительства. Хотя о прибытии делегатов Украины для участия в переговорах, заявлялось в документе, представители СНК были извещены, они «самостоятельно подписали общее перемирие без всякого соглашения с Правительством Украинской Народной Республики»⁵³⁹.

Заключительная часть ноты касалась переговоров о мире, ведущихся в Брест-Литовске между державами Четверного союза и, как Рада именовала правительство Советской России, Советом Народных Комиссаров. Изложенные здесь в первых шести пунктах общие положения о демократическом мире без аннексий и контрибуций соответствовали принципам мира, предложенным еще до перерыва в работе мирной конференции русской делегацией. Но вот в последних трех пунктах за назойливо звучащим и выпячиваемым националистическим «я», что в общем-то можно было понять в условиях, когда царская «тюрьма народов» уже рухнула, а новых форм многонациональной государственности пока еще создано не было и они лишь едва нащупывались,— в этих пунктах отчетливо звучала линия на непризнание Советской власти. Так, в восьмом пункте подчеркивалось, что поскольку власть СНК не распространяется на всю Россию, то «поэтому мир, который может быть заключен в результате переговоров с воюющими с Россией державами, станет только тогда обязательным для Украины, когда условия этого мира будут приняты и подписаны Правительством Украинской Народной Республики»

И, наконец, последний, девятый, пункт ноты, которым Рада предопределяла свои отношения с Советской властью. «Мир от имени целой России,— подчеркивалось в нем,— может быть заключен только тем правительством (правительством притом федеративным), которое будет признано всеми республиками всех областей России, а если такое правительство в ближайшее время не будет сконструировано,— то только объединенным представительством этих республик и областей» ⁵⁴⁰. Словом, подписать мир могло только такое правительство, по мысли Рады, которое будет признано Калединым, Дутовым, националистами Молдавии, Кавказа, Башкирии, самой УНР и другими.

Скажем прямо, именно такая абсолютная нереальность, нежизненность и нужна была Раде. Почему? Позволим себе здесь вернуться к умышленно пропущенному нами пока пункту седьмому ноты. Имея на своей территории Украинский фронт, говорилось в нем, и выступая самостоятельно в международных делах, УНР «должна принять участие, наравне с другими державами, во всех мирных переговорах, конференциях и конгрессах»³. Короче говоря, австро-германский блок приглашался Радой к сепаратным переговорам. За правильными словами о самоопределении, самостоятельности и суверенности скрывалось жало раскола общего фронта борьбы против аннексионистских притязаний империалистов держав Четверного союза и, как следствие этого, будущее, самых ближайших дней, предательство интересов революции.

И это сразу же поняли представители австро-германского блока. Чернин и Кюльман тут же проявили заинтересованность в получении точного текста ноты на немецком языке, поскольку, как сказал украинский представитель Любинский, оригиналы подписей имеются лишь на французском тексте ноты. Ноту украинской делегации, сказал Кюльман, предлагаю «как важный исторический документ приобщить к делам конференции» Этот документ, продолжал Кюльман, может «при известных обстоятельствах существенно повлиять на весь ход мирных переговоров», поскольку, подчеркнул он, «до сих пор относительно всех вопросов, касающихся Российского государства, переговоры велись здесь с гг. Представителями Петроградского Правительства»⁵⁴¹. И Кюльман при этом обратился к Троцкому с вопросом, намерен ли «он и его делегация» впредь быть «единственными дипломатическими представителями всей России»⁵⁴².