Мир Лема: словарь и путеводитель

Ашкинази Леонид Александрович

«Дело в том, что «мягкие» языки могут избегать пропасти, открытой Гёделем. Так оно и есть: чтобы доказать правильность утверждения, содержащегося в определенной (назовем ее «нулевой») системе знаков утверждения, которое согласно закону Гёделя НЕ удастся подтвердить внутри этой системы — мы ДОЛЖНЫ подняться на следующий уровень системы и только там сможем решить задачу». — Тайна китайской комнаты. Языки и коды (ВЯ)

«Нормальный» этнический язык, которым мы пользуемся, сам справляется с гёделевским препятствием, не заботясь о «качелях» логикосемантических уровней. Это следует из места, которое он занимает на нашей шкале, — полоса в середине. Именно там язык располагается, являясь достаточно «кодово» твердым, чтобы

понимание было возможным, и одновременно — достаточно «мягким», чтобы можно было понимать его тексты с различными отклонениями. Это спасает от падения в «пропасть Гёделя». Я сказал «пропасть», поскольку в языке, освобожденном от возможности многих истолкований, разнозначности, зависимости смысла от контекста, то есть в «мономорфическом» языке (в котором каждое слово означало бы одну единственную вещь) преобладал бы страшный численный излишек, настоящая вавилонская энциклопедия — таким языком невозможно было бы пользоваться. Каждая же попытка окончательно «плотно закрыть» знаково несовершенные системы приводит к regressus ad infinitum. Таким образом, наш язык в восприятии является немного «размытым», и чем длиннее тексты, тем больше вокруг них возникает неоднородно воспринимаемых «ореолов». Он существует, не попадая в ловушки Гёделя, противопоставляя им свою гибкость, эластичность или, одним словом, благодаря тому, что является метафорическим и способен ad hoc создавать метафоры». Тайна китайской комнаты. Языки и коды (ВЯ)

«Мы не должны опасаться метафор, потому что они представляют собой одно из наиболее эффективных орудий, которое спасает наши языковые высказывания от каждого regressus ad infinitum, открытого Гёделем. Естественные языки справляются с неустранимым гёделевским дефектом, потому что их неоднозначность, конотационно-денотационная размытость, а также контекстуальность позволяют им нейтрализовать не только «мягкие» (семантические) противоречия, но и «твердые» (логические)». — Тайна китайской комнаты. Искусственный интеллект как экспериментальная философия (ВЯ)

«Кроме того, представляется, что «лингвистический стержень» человеческого Разума возник достаточно случайно и только тогда, когда его использование понемногу «оправдалось», начался более выразительный дрейф в «языковую сторону», который (не знаем как) «научился» обходить «гёделевские пропасти» и бездонные неопределенности самовозвратности, но эти шаги уже происходили достаточно поздно по исторической шкале и на определенном этапе опередили возникновение письма как «антихронного» (то есть противостоящего эрозийному действию времени, течение которого убивает каждого из нас) стабилизатора, и даже как того «шеста», вдоль (ввысь) которого должен был, как вьюнок, тянуться Разум (сравнение с фасолью, может, для многих особ было бы несъедобным)». — Мегабитовая бомба. Разум (ВЯ)

ЯЗЫК РИСУНКОВ — широкое его применение по всему цивилизованному миру вызвано ростом подвижности людей и приспособлением системы к их нуждам:

«Азбуку постепенно вытеснял язык рисунков, даже на табличках с названиями улиц и дорожных знаках». — Мир на Земле.

Путеводитель

Путеводитель состоит из десяти статей, суммирующих взгляды Лема по тем вопросам, к которым он неоднократно обращался в своих текстах и к которым подходил, как к проблемам. Частота обращения сама по себе не может быть аргументом — у Лема есть «постоянные детали», элементы пейзажа, повторяющиеся из полотна в полотно, но задачей, проблемой не являющиеся. Разумеется, и здесь восприятие автора этого текста накладывается на восприятие Лема.

Структурно путеводитель построен так. Первые четыре пункта — это статьи о текстах Лема, опубликованные в бюллетене «Тарантога», издававшемся В.И.Борисовым в Абакане, 1 — в 1991, № 3, 2 — 1991, № 6, 3 — 1993, № 2(12), 4 — 1993, № 4(14). Редактуре эти пункты

не подвергались, кроме исправления опечаток. Тексты Лема в них называются, но цитаты не приводятся, зато даются многочисленные ссылки на другие источники. Последующие шесть пунктов написаны в 2003 году именно для этого текста, и цитаты из текстов Лема приводятся в них в той же форме, как в Словаре. Стиль первых четырех сильно отличается от стиля остальных шести глав, но мне показалось интереснее сохранить их as is. История, аш назг…

1. Обязательно ли научная фантастика должна быть фантастичной до ненаучности?

Научную фантастику многие считают «не совсем» литературой. Между тем, «фантастика» — это всего лишь форма и странно было бы судить лишь по ней: поэзия это литература, а проза — не литература, или что исторический роман это литература, а производственный — нет. Значит, привычное суждение о недолитературности фантастики, вытекающее из формы, возникло из-за высокой корреляции между формой и содержанием.

А содержание научной фантастики часто бывало и бывает убогим. Считают, что новый метод ценен сам по себе, что модный ярлык достаточен. Правда, эта литература не залеживается ни на, ни под прилавком, ее и с нагрузкой рвут с руками; но что с того? Сейчас не залеживается очень многое, но литература должна воспитывать хороший вкус, а не идти на поводу у моды или «хлеба и зрелищ».

Новаторские искания, конечно, нужны и ценны сами по себе, как новаторские искания, но совсем не обязательно их издавать. Чтобы вырастить удачный сорт, селекционеру приходится пройти через десятки неудачных. Они ценны и необходимы как опыт и путь, но не надо спускать совхозам план по их производству. Распространенное заблуждение халтурщиков от фантастики бессмысленное жонглирование псевдонаучными терминами, уверенность в том, что если к бредовым идеям довесить вроде бы научные словеса, то сойдет. А может быть, это и не заблуждение. Ведь сходит же!

Конечно, многое прощается, если показаны интересные человеческие характеры, люди в интересной ситуации. Никому не приходит в голову критиковать Стругацких за «нуль-транспортировку» и «ульмотроны». Но если людей-то нет, а есть только «защитные поля» и войны с «разумными вирусами», то и получается та самая научная фантастика, по адресу которой так изящно «проехались» те же Стругацкие («Понедельник начинается в субботу», путешествие в описываемое будущее). Однако покажем, что без «фантастики» этого типа можно обойтись совсем и что «научно-фантастические» идеи вовсе не обязательно должны противоречить науке.

Для анализа было бы удобно найти «класс» однородных идей, которые можно сопоставить с соответствующими идеями из науки. Наличие «класса» позволит избежать случайностей и увеличить достоверность сравнения. Никто не отрицает, что работы Станислава Лема — фантастика; нет сомнений и в том, что это — литература. У него есть требуемый «класс» идей — космологические идеи, изложенные в романе «Голос Неба» (п.п. 1–5 дальнейшего текста) и в псевдорецензии «Альфред Теста. Новая космогония» (п.п. 6–8). Сопоставим их с тем, что говорит «настоящая» физика.

Идея № 1. Гравитационный коллапс, катастрофическое сжатие Вселенной трактуется как «выворот наизнанку», в другое пространство. Это вопрос реально обсуждаемый и считающийся пока открытым, согласно Мизнер Ч., Торн К., Уилер Дж. Гравитация. — М.: Мир, 1977 (далее — МТУ), 2, с. 447.

Идея № 2. При коллапсе остается «воронка», через которую из сжимающейся, коллапсирующей Вселенной нейтринное излучение проникает в последующую Вселенную — ту, которая возникает при обратном расширении (антиколлапс) сжавшейся материи. Эта гипотеза не согласуется с основной принятой сейчас моделью Вселенной, так как в ней в последние перед коллапсом и первые после него 100 секунд нейтрино и гравитоны не отделены от вещества — МТУ, 2, с.