Мир Марка Твена
Шрифт:
У настоящей Жанны действительно был секретарь, которого ей назначил дофин, будущий французский король Карл VII. Этого человека звали Жан д'Олон. Он служил Деве верой и правдой: записывал ее приказы — сама она, с пяти лет пасшая овец и прятавшаяся в лесу, когда Домреми разоряли англичане и бургундцы, ни писать, ни читать не выучилась, — а в бою всегда был с ней рядом, чтобы защитить от меча и от пули. Судьба разлучила их под Компьеном, когда предательство сделало Жанну пленницей и мученицей. Д'Олон пережил ее, но записок не оставил. Сохранились протоколы обоих процессов — руанского и Оправдательного.
На эти протоколы опирался Твен, как и все, кто писал о Жанне. Сьер де Конт — фигура вымышленная. И Паладин — неудачливый жених Жанны, хвастун, любитель приврать, но человек не знавший страха и безмерно гордый должностью знаменосца ее свиты, — тоже вымышлен. Как и еще один ее надежнейший друг — спасенный Девой от неправого суда и казни солдат богатырского сложения, которого французы шутливо называли Карликом, а англичане боялись, как чумы.
А все другие персонажи носят имена реальных лиц и изображены такими, какими встают со страниц судебных протоколов и хроник XV столетия. Мальчиком Твен однажды подобрал на улице выдранный из какой-то книжки лист, где говорилось о трагедии в Руане. И с той поры его мыслями завладела эпоха Столетней войны — величественная, когда он думал о Жанне, мрачная и жестокая, когда перед ним вставали фигуры людей, предавших ее и осудивших. Он изучил эту эпоху досконально и в своем романе воссоздал ее с наивозможной полнотой, обрисовав и подлинных героев того времени, и его зловещие тени.
Очень разные люди предстают перед читателем твеновской Жанны, но все они необходимы, чтобы приобрел целостность и завершенность образ рисуемого времени. Потому что все они принадлежат этому времени. И лихой, бесшабашный рубака Ла Гир, поддерживавший Жанну в самых дерзких военных операциях, но не осмелившийся нарушить королевскую волю и хотя бы попробовать пробиться к Руану, где святоши с французскими именами и проданной англичанам душонкой вершили свое черное дело. И ненавидевший Деву первый министр Карла VII де Тремуйль, властолюбивый и жадный хапуга, который продал бы всю Францию за жирную подачку от врага. И комендант осажденного Орлеана граф Дюнуа: ему, потомственному аристократу и рыцарю, хватило ума понять, что за Девой стоит народ, и склониться под ее белое знамя с французской короной на фоне лилий. И владелец этой короны Карл — трусливое ничтожество, безвольная игрушка интриганов в шитых золотом камзолах и кардинальских мантиях. И епископ из Бовэ Пьер Кошон, вполне оправдывавший свою фамилию, которая по-французски звучит так же, как слово «свинья», — тот, кто руководил руанскими судьями и выказал дьявольскую изобретательность по части ловушек, расставляемых для Жанны, и мучений, уготованных ей.
Уже в наши дни историки многое уточнили в картине тайной борьбы своекорыстных интересов, политических амбиций и низких страстей, всколыхнувшихся, когда возглавленное Девой войско одерживало одну победу за другой. Твен не знал, что под Компьеном Жанна стала жертвой предателя — им был капитан Флави, формально служивший королю, а на самом деле купленный бургундцами. И что еще раньше, у стен Орлеана, для Жанны был приготовлен капкан, а Дюнуа на ночном совете власть имущих низко отрекся от нее. И что сеть заговоров, приведших к гибели Жанны, хитроумно сплетал внешне очень к ней расположенный монсеньор Реньо, архиепископ Реймский, — могущественное лицо при дворе Карла, соперник де Тремуйля, мечтавший о власти над Францией.
Однако Твен создавал не исторический труд, а роман, основывающийся на подлинных событиях истории. Мимоходом он заметит устами де Конта, что, должно быть, занялся пустым делом. Ведь история «должна сообщать важные и серьезные факты», должна учить. А у него выходят все больше пустяковые рассказы. О том, как Жанна дружила в детстве с волшебниками-лесовичками или как пчелы набросились на бычка, оседланного стариком Дарком, чтобы ехать на похороны, и бычок врезался прямо в погребальное шествие. Как бахвалился Паладин перед подгулявшими солдатами и как после яростной битвы сам де Конт разгонял шпагой призраков, поселившихся в замурованной гостиной дома, где он обосновался на постой.
Этим ироничным автокомментариям нельзя доверять. В «Янки из Коннектикута» подобные юмористические «пустяки» встречались несравнимо чаще и намного органичнее отвечали целям, поставленным перед собой Твеном. В «Жанне» они кажутся лишь вставными эпизодами, дополняющими картину истории. Де Конт не раз задумается над тем, что же это такое — история? И где ее справедливость? Отчего, рассуждая про жизнь «нации», король и его окружение всегда подразумевают верхушку, и только ее одну? Крестьяне, народные массы для них не лучше тяглового скота — пусть себе добывают «нации» пищу и другие блага, а всеми делами будет распоряжаться узкий круг тех, кто носит титулы и звания.
А ведь в действительности Франция — это народ. Лишь народу дано истинное право вершить судьбы страны, и когда-нибудь он еще воспользуется этим правом, пусть сейчас деревни разорены, нищие городские кварталы пришли в полное запустение, а их жители не помышляют ни о чем, кроме передышки от нескончаемых бедствий войны. Да, народ темен и забит, его поверья убоги и жалки, а радости ничтожны и мимолетны. Но никуда не исчезли, не могут исчезнуть искони ему присущая вера в добро и жажда нравственной правды, за которую не жалко пожертвовать всем, даже жизнью.
И Жанна для ее секретаря — для самого Твена, конечно, — истинная святая по очень простой причине: «Она вышла из народа и знала народ… Прочна лишь та власть, которую поддерживает народ; стоит убрать эту опору — ничто в мире не спасет трон от падения». Так шатался трон Карла, пока Жанна, высоко подняв свое знамя, не выступила на защиту напрасно ею боготворимого «милого дофина» и своими победами, своим самоотверженным горением не завоевала ему поддержку народа, а уж затем — и коронацию в Реймсе, чего требовал освященный веками закон. Так задрожал престол английского короля Генриха VI, когда французы, десятилетиями расколотые на враждующие партии и занятые братоубийственной войной, объединились в патриотическом порыве, вдохновленном великим примером Жанны. Так всегда будет повторяться в истории.
Де Тремуйль, Реньо, Кошон и вся их свора, какому бы флагу они ни служили, ненавидят Жанну, потому что знают: ей, за которой стоит народ, принадлежит истинная власть, присвоенная ими лишь на время. И современникам, и потомкам казались чудом свершения простой крестьянской девушки, в считанные месяцы решительно изменившей ход войны, которая тянулась уже целый век. А Жанна была убеждена, что только исполняет миссию, открытую ей голосами ангелов. «Когда сражается сам господь, не все ли равно, какая рука держит меч — сильная или слабая?»
Она была человеком средневековья, простодушным и непоколебимым в своей вере. Но языком той эпохи она выразила мысль, важнейшую для Твена и подтвержденную всем опытом человечества: народ победить нельзя. Чудеса, в которых руанские судьи усердно отыскивали колдовство и козни дьявола, на деле были земным подвигом народа, ведомого Девой.
А подвиг Жанны поразителен. Она заставила англичан разжать тиски, туго стянутые вокруг Орлеана. В кровавом сражении при Патэ она разгромила основные силы противника, без единого выстрела вынудила капитулировать неприступную крепость Труа и совершила триумфальный марш к Реймсу, где Карл был провозглашен законным королем. Лишь интригами придворных и преступной беспечностью вчерашнего дофина был сорван ее план овладеть Парижем, что означало бы немедленное освобождение Франции. Одно ее появление под стенами занятых врагом городов вселяло неодолимый страх в сердца английских солдат и удесятеряло силы французов, которые, по словам Ла Гира, еще вчера испугались бы курицы, а теперь были готовы штурмовать хоть врата ада.