Мир миров - российский зачин

Гефтер Михаил Яковлевич

Самопризнания людей 14 декабря, их мысли в железах сверстались в единый текст с кабалой поискувского компромисса (все желанны в ненасильственном споре, в непредписанном выборе) - и в этот же текст на равных вошли извлеченные из домашних хранилищ фронтовые треугольники погибших и загубленных моих сверстников.

Нескончаемый российский поминальник прорастал философией истории. Тот день в памяти, когда Герцен одарил меня логическим романом, и другой, в который (при посредничестве Виктора Шкловского) вошла в мое сознание толстовская энергия заблуждения.

...По меркам прошлого века я был уже старым, когда, осознавши себя маргиналом, благодаря этому (во всяком случае, так мне сдается) сумел и запертый

дома разглядеть, распознать великую, страшную, самозабвенную Маргиналию, для удостоверения сыновней связи с которой не требуется никаких метрик и ничьих разрешений.

МИР МИРОВ - он отсюда. Еще не названный - БЫЛ.

Чаадаеву, оспоренному Пушкиным и возобновленному Герценом, принадлежит первоавторство. И Чернышевскому, припавшему к этому же истоку в теоретической дуэли с лондонским протагонистом.

Еще ближе, совсем близко - и вновь дальше, вовсе далече... Становящаяся тайною историческая Россия звала рассчитаться с оказененным Марксом, с превращенным в мумию Лениным. Да, это именовалось скромно - новое прочтение. Но, боже, какой скрежет зубовный вызвали мы (сектор методологии Института истории) своею попыткою, обходя шлагбаумы, ввести сомнение в профессиональный обиход.

Микроистория пересеклась с макро. Танки в Праге не только обрекли на разгон ревизионистов с московской улицы Дмитрия Ульянова, но обнажили и внутренний предел наших исканий. Теперь дулжно было еще раз счесться с собою, вобрав в предмет собственное поражение.

И здесь истоки МИРА МИРОВ. Рассыпанный набор 1969-го, тогда же освистанная многоукладность, отвергнутый за непонятность Диалог о народничестве - следы из жизни тому назад. Семнадцать, но не мгновений весны, а календарных лет прошло, пока я смог уже не в самиздате выговорить вслух частицу продуманного в ТЕ ГОДЫ. А ЭТИ пришли с инфарктом и с облеченным в форму интервью текстом Сталин умер вчера.

С тех пор вчера и удревнилось, и осовременилось. И МИР МИРОВ, подтверждаясь, саднил... Китайский доктор, помогший мне год назад выйти из очередного срыва, поставил диагноз в духе долговекового человеко-целения: Много страдал.

Это не заслуга. В лучшем случае - аттестат зрелости. Заслужил ли я его судить читателю.

***

Сергей Чернышев соблазнил меня замыслом: представить мой МИР МИРОВ и связно, и ретроспективой - биографией идеи, обозначив вешки на пути к ее окончательной редакции. Но что делать, ежели окончательной нет, и сегодня по многим причинам, требующим особого рассказа, я менее решителен в утверждениях и еще более склонен к вопросительным крючкам?!

Однако не это одно затрудняет. Главная сложность все же не в том, что из написанного предложить возможному читателю, а что о п у с т и т ь. Ворохи текстов, бесчисленных набросков, вариантов и черновиков подобны веригам. Сбросить бы, так себя ненароком утеряешь... Не к достоинствам, само собой, но и не просто к недугам своим отношу стремление выговориться полностью во всяком тексте, относясь к каждому, как к последнему. Это в натуре, вероятно, но и жизнь прожитая также в виновниках, особенно Семидесятые с заходом в первые годы следовавшего за ними десятилетия.

Я признал бы себя банкротом, если бы не пришла на выручку Елена Высочина. Коллаж, который ниже, - ее работа. Я старался ей помочь, но не исключено, что больше мешал. Перечитанные тексты выглядели незнакомцами. Иногда с удивлением нахожу в ранних из них мысли, какие считал позже появившимися, а в поздних обнаруживаются не вполне объяснимые недоговоренности.

Опять же - сроки о себе напоминают. Впору уйти в жизнеописание. Но память моя враждебна всему личному.

Это из Мандельштама. Я - вслед.

1975 РОССИЯ И МАРКС: взаимность в споре (Фрагменты) Мы принадлежим

к нациям, которые как бы не входят в состав человечества, а

существуют

лишь для того, чтобы преподать миру какой-нибудь важный

урок. Это предназначение, конечно же, совсем не лишнее; но кто

знает, когда мы обретем себя посреди человечества и сколько бед

суждено испытать прежде чем исполнится все это? П.Чаадаев

Жизни русской общины угрожает не историческая неизбежность, не

теория... Ну, а проклятие, которое тяготеет над общиной, - ее

изолированность, отсутствие связи между жизнью одной общины и

жизнью других общин, этот локализованный микрокосм, который лишал

ее до настоящей поры всякой исторической инициативы? Он исчезнет

среди всеобщего потрясения русского общества. К.Маркс

Он собрал по деревне все нищие, отвергнутые предметы... со

скупостью скопил в мешок вещественные остатки потерянных людей,

живших, подобно ему, без истины и которые скончались ранее

победного конца. Сейчас он предъявлял тех ликвидированных

тружеников к лицу власти и будущего, чтобы посредством организации

вечного смысла людей добиться отмщения - за тех, кто тихо лежит в

земной глубине. А.Платонов

...Я начал заниматься диалогом Маркса и России не вчера. К Россике Маркса пришел от генезиса ленинской мысли, от предыстории рождения идеи двух путей (американского и прусского), - идеи, которая завершила движение Владимира Ульянова к Ленину, продолжая и внутри Ленина жить как проблема: с забываниями и возобновлениями, притом не непременно в изначальной форме. Мне кажется, что всю духовную одиссею Ленина можно представить в виде превращений этой главной его идеи, и самые трансформации эти объясняют, вероятно, больше всего другого взлеты и падения действия, в центр которого ввел себя Ленин, сделав своим и это действие. Чем более углублялся я в тему, тем шире раздвигались ее рамки и тем больше сомнений вызывала у меня возможность сколько-нибудь однозначно соотнести данную концепцию, как и создателя ее, с классическим марксизмом. Считать ее конкретизацией, реализованной на деле? Еще проще объявить эту версию обедняющим приспособлением к практике, рожденной вовсе иным наследством. Если даже и есть нечто верное в подобных утверждениях, не лишенных доказательной силы, они все же слишком узки, чтобы вместить один из самых взрывчатых феноменов века.

Мало ли времени прошло с тех пор, когда Н.А.Бердяев ввел русский коммунизм в состав Апокалипсиса? Иные из современных продолжателей бердяевской традиции забывают даже упомянуть родоначальника. Что и говорить, для исследователя-историка Бердяев излишне метафизичен; для того, кто отрицает безо всяких околичностей, недостаточно последователен и даже уклончив, ну а для казенной апологетики - конечно же, фальсификатор из худших. В моих же глазах его книга ценна сегодня и не отдельными страницами и общей постановкой проблемы, но пронизывающим ее ощущением: понять русский коммунизм - значит понять Мир, и если не дается понимание первого, то причину следует искать в мнимой доступности второго. (Фактом моей биографии, хотя, полагаю, и не чисто индивидуальным, является то, что я прочитал Истоки и смысл русского коммунизма сравнительно недавно; для меня это свежее слово, в чем-то созвучное тому, к чему пришел сам, идучи в совсем другой колее. Я имею в виду не только свои попытки пробиться в родословную и запасники ленинской мысли, но и как будто иную, вне науки находящуюся потребность осмыслить духовный кризис, едва не катастрофу, в календаре обозначенную датами 1956, 1968. Говорю катастрофу не без стыда и не без обращенного на самого себя удивления, почему обнаружение полутайн, превратившихся в полуправду, оказалось не меньшим потрясением, чем то, что обнаружилось, - и эта устрашающая странность ждала, да и по сей день ждет своего объяснения.)