Мир не меч
Шрифт:
Но чем дальше – тем реже.
«Отпусти!» – сказал он как-то утром.
«Куда же я отпущу тебя? Скоро родится наш ребенок…» – ответила она.
Ей снились поля, усыпанные тюльпанами и ландышами. Ему – горящие города и падающие на землю самолеты.
Они жили вместе.
Долгие, долгие годы …»
М-да, ну и фантазия у автора. Такой маленький кошмар на двоих. У людей такое случается сплошь и рядом, и многие называют это счастьем. Интересно, кто пишет эту книгу? Если верить Хайо – сам Город. Охотно верю – таких историй Город видел миллионы, а люди рассказали бы ее по-иному. И тенники тоже – если бы вообще заинтересовались таким сюжетом. Сказка грустная и страшная, она мне нравится, и я надеюсь запомнить ее – может быть, кому-то будет интересно ее услышать. Хотя я всегда был паршивым рассказчиком.
Возвращается Хайо, ведя за руку вполне спокойного и сияющего дружелюбием Альдо. Всю жизнь пытаюсь понять, что крепыш с ним делает. По голове гладит? Морду бьет? Трахает? Пес их разберет, но результат – налицо. Как всегда. Здесь ничего не меняется – ни отношения Смотрителей, ни проблемы, наваливающиеся раз за разом. Мне холодно и муторно, словно под ребра насовали снега и он никак не растает. Даже слегка подташнивает. Неяркий свет на кухне режет глаза, как нож. Хочется закрыть глаза и уйти прочь, на одну из первых завес. Забраться под одеяло с книгой или попросту с сигаретой, включить обогреватель и не думать ни о чем…
– Нашел время, – шипит Кира и, вставая сзади, кладет мне руки на плечи.
Ладони горячие, словно по венам течет крутой кипяток, и я подставляю затылок под массирующие прикосновения. Кажется, он знает все энергетические точки на моем теле – пальцы попадают ровно туда, куда надо. Но легче мне не делается – за минутным облегчением приходит волна тошноты и озноба.
Кира настораживается, я чувствую это по движениям рук. Что-то ищет у меня в волосах, внимательно перебирая пряди. И наконец выуживает то, что искал, больно дернув, вновь шипит и кладет находку на стол перед нами. Тонкая черная нить, чуть потолще волоса, извивается на столе, сворачиваясь в петли.
Колдунка.
Маленькая магическая нить работы тенников, энергетический паразит.
– Где ты это подобрал? – брезгливо спрашивает Лаан.
Вспоминаю, с кем общался в последнее время. Из всех присутствующих только Кира имел возможность подсунуть мне эту дрянь. Но это абсурд даже для тенников, погрязших в интригах и сложных заговорах. Сам подсадил, сам выловил?
Мне делается совсем не по себе. Колдунка отцепилась от меня, но успела высосать почти всю энергию. Еще немного – и я мог бы на долгие месяцы забыть о возвращении на эту завесу. Или оказаться чуть покрепче и свалиться на зачистке. Возможно, уже навсегда.
– Кира, ты можешь определить хозяина? – спрашивает Хайо.
– Могу, – кивает тенник.
– Это долго?
– Да нет, я и так уже его знаю. – Кира морщится, будто глотнул святой воды.
– Скажи.
Кира молчит, стоя у меня за спиной, и вдруг осторожно просовывает ладонь мне под мышку. Я оглядываю приятелей. Хайо напряженно ждет ответа, на лице только любопытство, весьма злое. Лаан смотрит на колдунку, словно хочет испепелить ее взглядом. И только у Альдо на лице что-то странное. Любопытство, но и… тревога? Страх?
«Тебе решать», – чувствую я в виске голос Киры. Не сразу понимаю, что именно решать. Наконец до меня доходит: называть ли Кире вслух имя того, кто это сделал. И вдруг я вспоминаю – пробуждение, локоть на бедре, Альдо в одной комнате со мной.
Ай да белобрысый, ай да сукин сын!..
Но – зачем?
И что делать дальше? Брать его на зачистку – рыть себе яму. Не дотянулся здесь – найдет, как подставить там. Идти без него на зачистку – перспектива весьма неприятная. А зачем тенники послали к нам Киру? Или он сам пришел, что куда больше похоже на правду. Чтобы компенсировать отсутствие Альдо в команде? Голова пухнет от вопросов.
Я упираюсь взглядом в стену кухни и начинаю считать квадраты на черно-белой плитке. Четыре по вертикали, четыре по горизонтали. Итого восемь белых и восемь черных квадратов. Десять, двенадцать… двадцать пять плиток по вертикали. Счет немного успокаивает, и я перевожу глаза на своих приятелей.
– Это Трибунал… – сокрушенно говорит Хайо, и мне кажется, что он догадался обо всем чуть раньше меня.
– Почему Трибунал? – прикидывается дурачком Альдо.
– Потому что если один Смотритель покушается на другого, собирают Трибунал. Обычай такой… – спокойно напоминает Лаан.
– А почему Смотритель? Это небось тенники, это же их штука.
Кира напрягается, острые когти впиваются в мой бок. Промолчать стоит больших усилий, но я прижимаю локтем его ладонь к себе – «молчи!».
Для Трибунала не хватает кого-то третьего. Жертва, обвиняемый и обвинитель уже есть, но для вынесения решения нужен еще один Смотритель.
– Ладно, – говорю я. – Разберемся с этим после зачистки. Альдо, можешь отдыхать.
– То есть? – хлопает длинными ресницами обвиняемый.
– Ну, я с тобой не пойду.
– И я, – сурово говорит Лаан.
– Ребята, вы с ума посходили? – бледнеет Альдо до синевы. – Вы на меня думаете?
Сейчас он совсем нормальный, и глаза у него живые, в них обида и гнев и даже сверкают слезы. Такое искреннее возмущение – я завидую его актерскому дарованию. Мне так противно, что даже говорить и делать ничего не хочется. Какая сволочь! Нужно было его тогда хотя бы избить за этот фокус с дверью. Я смотрю на свои руки и пытаюсь удержаться в положении сидя. Идея избиения кажется все более и более привлекательной.
Чувствуя мое напряжение, Кира давит на плечо. Хайо смотрит на приятеля так, словно впервые его увидел. Еще бы – столько лет дружбы, и вдруг узнаешь, что приятель ничтоже сумняшеся способен вытворить такой милый фокус. Лаан спокоен – самый старший из нас, должно быть, видел и не такое.
– Подержите-ка его, ребята, – говорит вдруг Кира.
Лаана и Хайо дважды просить не надо – пара секунд трепыхания, и наш подозреваемый зафиксирован на полу. Кира подходит к нему, щекочет когтями под подбородком – Альдо аж зеленеет от страха и отвращения. Но тенник вовсе не решил отомстить за недавнее. Он проводит руками над телом белобрысого, неторопливо, словно ищет что-то. И находит – в кармане джинсов. Крошечный, с почтовую марку, клочок обугленной по краям бумаги присоединяется к нити колдунки на столе.