Мир Ольги
Шрифт:
Но будет мироздание согрето
Дыханием пробившихся грачат!
Верста
Я проживу, наверное, до ста,
И мокрая уляжется верста,
Которая от дома до погоста.
И будет гроб сколочен не по росту,
А как позволит столяру верстак,
Из обрезной доски – легко и просто.
И я уйду, как раньше молода,
Туда, где обожженная звезда
Мне
Туда, где одинаково юны
Отец и дед, вернувшийся с войны,
И мама – девочка, в своей рубашке белой.
Мы будем пить из кринок молоко
Холодное, как будто из подпола,
А за окошком мяч для волейбола
Мальчишки зафутболят далеко…
И позовут меня девчонки в школу –
За три версты, и мы дойдем легко.
Наверное, таким и будет рай.
За что он мне? Смотри и обмирай
От страха, что исчезнет это чудо.
А то, что изломало, извело,
Сидит в аду, и в спину дышит зло,
И терпеливо ждет меня покуда.
P.S. Послесловие от автора. Отъезд Ольги
Собравшись быстро и незнамо как,
Она ушла совсем не при параде:
Кроссовки, джинсы, старенький рюкзак…
В нём только нет отброшенной тетради.
Я вслед смотрю: попутный грузовик –
Водила соблазнён ценою сходной,
Вот поезд дикий, как ни назови,
Вот Ольга спотыкается на сходнях…
Колесный пароходик по реке
Пробьётся сквозь туманы утром ранним.
Она сойдет на берег в городке,
Забытом даже северным сияньем.
Ее друзья, Наташа и Андрей,
Кудлатый пёс, беременная кошка –
Все будут рады, встретят у дверей,
И лишь сынок попятится сторожко.
Зато морошки плошка на столе,
Зато до треска топленая баня…
И два по сто, и все навеселе,
И боль её отступится и канет.
Не страшно ль ей на этом берегу,
Когда вокруг – чужие домочадцы?
Я только вслед рукой махнуть могу,
И ждать вестей, а вдруг они случатся!
Первое письмо Ольги
Привет, мой автор! Тошно одному?
Я сорвалась, губу порвав блесною.
И как мне дальше жить, пока не знаю,
В чужом, хотя и дружеском дому.
Я доплыла или дошла по дну,
Отвыкшая от вольного полёта,
И – как там говорится у поэта?
–
Не чую под подошвами страну.
Ты не смотри тяжелым взглядом вслед,
Я создана тебе ли на потеху?
И если ты поймал на время птаху –
Держать её в неволе права нет!
Ей сладок даже гибельный полёт,
Она не дышит, если не поёт.
Второе письмо Ольги
"Света нет, – сказала Света, хохоча,
Вдовий плат роняя с белого плеча, -
Все столбы свалила чёрная вода.
Света нет, не будет света никогда!
Унесём скорей продукты в погреба
Да пойдём в леса глухие по грибы,
Нас прокормит эта вечная река,
Будем жить под небом грубым и рябым…"
Ах ты, Светка, наливные тридцать лет,
Не нажившая ни злата, ни палат,
Да и мужа в этой стуже нет как нет,
На войне какой-то сгинул, говорят.
И прожил-то с ней всего четыре дня,
Не оставил ей ни сына, ни добра,
Только злится вечно пьяная родня -
Хоть бы леший эту бабу подобрал!..
Так живём, варенье варим на меду,
Солим рыбу и грибы, и все дела.
И пока что я отсюда не уйду…
Да еще намедни кошка родила.
Бедный автор, на меня сердиться брось.
Из России я сбежала в эту Русь.
Вот помрет мобильник – сразу станем врозь.
Я исчезну, я навеки растворюсь.
Третье и последнее письмо Ольги
Я у неспешной каменной реки,
У волн её, тяжёлых, словно ртуть,
У не известной, как ни нареки,
У этих вод, которых не вернуть,
У этих струй, и мёртвых, и живых,
В них так и тянет навсегда упасть…
Но рядом – пёс, который может выть,
Точнее, петь, уткнувши в небо пасть.
Почти что волк, но выбравший меня,
Почти дикарь, доверившийся мне.
И греюсь я у этого огня,
И глажу по взъерошенной спине.
Он словно говорит мне: "Ну же, вот…
Шагни к реке, и руки опусти!"
Умоюсь я и мертвой, и живой.
Забуду о тебе.
Прости…
Прости…
Признание автора
Как ни трудно это осознавать, но любому перевоплощению, даже по системе Станиславского, когда-нибудь приходит конец. Больше четырёх месяцев я не расставался с моим созданием, с Ольгой Мантуровой, жил её жизнью, её воспоминаниями, её болью.