Мир от Гарпа
Шрифт:
— Привет! — сказал Гарп. Он принял ее за няню, которую приглашают посидеть с детьми. Гарпы только недавно перестали пользоваться их услугами. И улыбнулся ей с откровенным любопытством.
— А-а-а! — опять издала протяжный звук Марджи Толуорт. Говорить она не могла. Гарп увидел в ее руке смятую записку; не раскрывая глаз, она протянула ему бумажку, как будто сунула руку в огонь.
И если поначалу Гарп принял ее за одну из студенток Хелен, то теперь ему в голову пришло совсем другое. Видно было, что девушка не может говорить и очень смущается, протягивая записку. Весь
«Привет! Меня зовут Марджи. Я джеймсианка, — наверняка говорилось в ее глупой записке. — Вы знаете, что это такое?»
Следующий их шаг — создание союза, вроде того, что организовали помешанные на вере идиотки, разносящие по домам брошюрки и листовки о Христе. Отвратительно, что джеймсианки добрались уже до таких молоденьких девушек; эта, например, так молода, подумалось ему, что вряд ли даже осознает, как ужасна вся дальнейшая жизнь без языка. Он покачал головой, отказываясь от записки.
— Да-да, я все знаю. — сказал Гарп. — Ну так что?
К такому повороту Марджи Толуорт была не готова. Она явилась ангелом-мстителем, чтобы исполнить свой кошмарный долг, — если бы кто знал, как он для нее тяжек! Она принесла в дом дурную весть. А он уже все знает! И его это ничуть не трогает!
Марджи обеими руками прижала записку к своей хорошенькой, вздымающейся груди, причем так стремительно, что волна ее духов и аромата юности с головой окатила глядящего на нее во все глаза Гарпа.
— Ну так что? — повторил Гарп. — Неужели вы думаете, что можно уважать женщин, которые отрезают себе язык?
— Что? — еле слышно проговорила Марджи. Она очень испугалась. Теперь понятно, почему бедняга целыми днями ходит взад-вперед по дому: он душевнобольной.
Гарп четко расслышал произнесенное слово. Это было не придушенное «А-а!», сказанное безъязыким ртом. Это было настоящее слово.
— Что? — переспросил он.
— Что? — снова произнесла она.
Он уставился на записку, все еще прижатую к груди.
— Вы умеете говорить? — удивился он.
— Конечно, — кивнула она.
— А это что? — он показал на записку.
Но теперь она уже испугалась смертельно. Рогоносец, да еще умалишенный. Бог знает, на что он способен. Может убить детей, ее. Вон какой здоровый и сильный. Такой убьет Майкла Милтона одной левой. И вообще любой мужчина, пристающий с расспросами, небезопасен. Марджи Толуорт подалась назад, чтобы повернуться и бежать от него.
— Стойте! — воскликнул Гарп. — Это записка для меня? Что в ней? Записка для Хелен? Кто вы?
Марджи Толуорт покачала головой. «Произошла ошибка», — прошептала она и, повернувшись, столкнулась с промокшим насквозь почтальоном. Тот выронил сумку, из нее посыпалась почта. Гарпу вспомнилась Дюна, выжившая из ума медведица, когда она гналась по лестнице за почтальоном в Вене. Только с Марджи получилось проще, она упала
Почтальон решил, что пришел в не очень удобную минуту, и нагнулся, пытаясь найти среди рассыпавшихся конвертов письма Гарпа, но того сейчас интересовало только послание плачущей девушки.
— Что это у вас? — спросил он мягко, пытаясь помочь ей встать, но она не хотела подниматься и без удержу плакала.
— Простите меня, — пролепетала Марджи Толуорт. Вся ее решимость куда-то улетучилась, к тому же, побыв немножко с Гарпом, она почувствовала, что он ей, пожалуй, нравится. А она принесла ему такую ужасную весть.
— Коленка не очень пострадала, — сказал Гарп. — Надо только продезинфицировать ранку.
Он пошел в дом за йодом и бинтами, а Марджи, воспользовавшись его отсутствием, прихрамывая, сошла с крыльца и скоро скрылась за ближайшим углом. Она не могла из рук в руки передать записку, но не могла и утаить от него жестокой правды. И она оставила записку вместе с почтой. Почтальон смотрел ей вслед, пока она ковыляла по переулку до автобусной остановки. «Вечно с этими Гарпами что-то происходит», — подумал он. И еще подумал — у Гарпов самая большая почта в округе.
Это были письма, которые Гарп писал издателю Джону Вулфу и на которые тот с такими мучениями отвечал. Приходили книги, присланные на рецензию; Гарп отдавал их Хелен. Она по крайней мере их читала. Приходили и журналы, выписанные Хелен. Гарп считал, что их слишком много. Сам он выписывал только два — «Гурман» и «Новости вольной борьбы». И конечно, шли счета. Частенько приходили письма от Дженни — единственное, что она теперь писала. Время от времени слал письма, короткие и милые, Эрни Холм. Иногда им обоим писал Гарри Флетчер; Гарпу продолжала слать очаровательно-бессодержательные письма Элис.
И вот теперь среди обычной почты оказалась эта пахнущая духами и мокрая от слез записка. Гарп отложил йод и бинты; девушка его не интересовала. Он держал в руках смятое послание и думал, что в общем-то знает, о чем оно.
Он спросил себя, как это он сам не догадался, ведь на это указывало слишком многое. И все же, если подумать, он догадывался, но старался загнать ревность в подсознание. Листок разворачивался медленно, с осенним хрустом, хотя на дворе стоял холодный март, превращавший замерзшую почву в слякоть. Он разворачивал записку, и она хрустела, как ломающиеся кости. Ощущая запах духов, он снова и снова слышал коротенькое испуганное восклицание девушки: «Что!»
Он знал «что», не знал только «с кем»; имя, что как-то утром сорвалось у него с губ, забылось. В записке, конечно, и окажется это имя — Майкл Милтон. Оно прозвучало для Гарпа как название нового сорта мороженого; недавно он угощал детей в одном кафе. Там были «земляничная смесь», «шоколадная чаша», «сладкий Майк». Майкл Милтон — как раз им под стать. Отвратительное название, отвратительное имя. Гарп даже как будто ощутил его вкус… Тяжелыми шагами он подошел к водостоку, смял гнусно пахнущую бумажку и затолкал ее сквозь решетку. Войдя в дом, нашел это имя в телефонной книге, несколько раз произнес его.