Мир пауков. Башня и Дельта
Шрифт:
Несмотря на страх и тошнотворный смрад, утешало хотя бы то, что это не паук. Эти холодные, влажные щупальца продвигались медленно, но верно; вот одно уже проникло между ног и обвивалось вокруг правого колена. Когда наклонился, рука влезла во что–то холодное, рыхлое и осклизлое, сжал — словно слякоть засочилась меж пальцев. Какой–нибудь холоднокровный червь, не иначе.
Еще один червеобразный отросток попытался вытянуть из правой руки металлическую трубку. Найл, стиснув ее в ладони, ударил между столбиками ограждения — трубка врезалась во что–то мягкое. Он ударил со всей силы еще и еще, и всякий раз удар приходился в точку. Однако, несмотря ни на что, щупальца продолжали ползти, обвивая тело с дремотно–неспешной целеустремленностью.
Когда это — холодное — коснулось лица, отвращение превратилось в пламенеющий гнев. Найл снова схватился за конец трубки и со всего размаха ударил ею между столбиками ограждения. Мозг словно оплавила вспышка слепой ярости. Чувствовалось, как сила эта, накаляясь, течет через мышцы
Когда пробежал с десяток футов, самообладание восстановилось. Найл укрылся в подъезде и там стоял с закрытыми глазами, унимая колотящееся сердце. Кожа в местах, где приживлялись к телу присоски, горела. В конце концов, чтобы как–то вновь сосредоточиться, он опять повернул медальон на груди. Вновь, как тогда, остро кольнуло, и следом возникло отрадное чувство владения собственным умом и телом.
Если пауки подступают к реке, время терять нельзя. Осторожно подобравшись к набережной, Найл дождался, пока появится луна. Когда она вышла из–за туч, оказалось, что арка моста находится удивительно близко, а на ведущей к нему дороге ни души. Выждав, когда луна скроется за очередной тучей, Найл пересек дорогу. Параллельно набережной тянулась невысокая, высотой метра два, каменная стена. Он ощупью тронулся вдоль нее, пока не дошел до проема. Раздвижная трубка, служащая сейчас ему как посох слепому, выявила неброскую нишу, от которой вниз спускалась лестница. Найл присел на корточках за стеной, покуда процедившийся на волю лунный свет не озарил ступени (к счастью, никто их не сторожил), и спустился по лестнице к идущей вдоль реки тропке. Тут стало ясно: надо спешить. Если мост охраняется, внезапный высвет луны тотчас его выдаст. Найл заспешил вперед и шел не останавливаясь, пока в небесной прогалине не появилась луна. Тогда он остановился и прижался к стене. Едва темнота возвратилась, двинулся дальше. Пробираясь таким образом, к мосту он приблизился через полчаса с небольшим. Не дойдя футов двадцати, Найл укрылся за удобным выступом колонны–опоры и выждал, пока достаточно долгий промежуток света не позволит разглядеть все как следует. Пауков–стражников нигде не было видно, но по обе стороны моста виднелись квадратные будки, которые вполне могли служить караульными помещениями. Собравшись было с духом оставить укрытие, он вдруг замер, повинуясь какому–то инстинкту. Долго дожидался, пока высветит. Вот снова появились на воде серебристые блики, осветился четырехугольник ближней будки. Стало видно квадратное окошко, выходящее как раз в его сторону. А приглядевшись, Найл различил, как в окне что–то шевельнулось. Через секунду там уже ничего не было. Но Найл уяснил то, что хотел: у паучьей стражи хороший обзор. Видно и реку, и проспект, ведущий к Белой башне.
Ветер с реки был таким холодным, что уже занемели и руки, и ноги. Еще посидеть вот так без движения, так уж, наверное, и с места не сдвинуться. Потому, когда луну затенила туча покрупнее, Найл сломя голову бросился бежать, пока не очутился под сенью моста. Там, укрывшись в темноте, он наконец смог сесть и прислониться к стене, утонув спиной в неглубокой нише (хоть какое–то укрытие от ветра) и подтянув колени к груди в попытке удержать остаток тепла.
Теперь наконец можно было сложить металлическую трубку и запихать ее в карман серой дерюжной рубахи. Сунув в карман руку, Найл ощутил там цилиндрик, содержащий мешковатую металлическую одежду, и с теплой благодарностью подумал о Стигмастере. Какая ни на есть, а все защита от ветра. Осторожным движением он извлек цилиндрик и утопил его торец большим пальцем. Едва тот стал разворачиваться, как в полость одежды влетел ветер и резко рванул ее из рук, при этом она гулко хлопнула. Найл проворно подмял ее под себя и сел сверху. Следующие десять минут он на ощупь возился в темноте, расправляя комбинезон на земле и прижимая цепенеющими ступнями. Непослушные пальцы пытались аккуратнее разгладить ткань. В конце концов отыскался замок–молния, и Найл понял, как с ним обращаться (устройство обучения во сне закачало в память многие полезные сведения, хотя и отрывочные). Он расстегнул одежду спереди до пояса, затем сунул в нее ноги. Через несколько секунд руки облег необычайно тонкий материал, замок–молния затянулся под самый подбородок. Эффект просто изумительный. Чувствовалось, что ветер ничуть не ослабил напора, однако холод совершенно не проникал — все равно что натянуть одежду из толстого меха. Теперь неприкрытыми оставались только ладони, ступни и голова. Длина у рукавов и штанин оказалась достаточной, удалось втянуть и руки и ноги. Сзади под воротником находилось какое–то плотное утолщение — оказалось, туго свернутый капюшон. Когда пальцы приноровились его развернуть, выяснилось, что им можно полностью закрыть голову, а если потянуть за тесемку, то оказалось, ткань собирается складками так, что открытыми остаются лишь глаза и кончик носа. И это еще не все. Такие же примерно утолщения имелись возле
Снова отвернув медальон от груди, Найл изумился внезапной волне утомления, перешедшей в мягкую, томную расслабленность, окутавшую тело словно ватой. Даже холод стены не проникал через невесомо тонкий материал. На комбинезон чуть слышно упали несколько капель воды — дождь идет, понял Найл. Когда луна появилась снова, стало видно, как над темной, едва подвижной гладью воды ровно и монотонно сеется дождь. Но эту картину смеживающиеся веки различали лишь считанные секунды. Глаза закрылись сами собой, теплота сознания слилась с темнотой, растворилась в ней.
Когда Найл проснулся, небо над восточной частью реки уже просветлело. Шея онемела — попробуй посиди в одной позе, прижавшись щекой к стене. Хорошо, что ниша неглубокая и голова не завалилась набок. Несмотря на неуклюжую позу, Найл чувствовал себя неплохо отдохнувшим. Единственно, правая нога что–то затекла, да и кожа горит в тех местах, где присасывались мелкие щупальца.
В животе урчало от голода. Теперь Найл жалел, что не поел впрок. И тут вспомнил о коричневых таблетках. Расстегнул комбинезон (холодный ветер тут как тут, полоснул) и вынул из кармана коробочку. Таблетки до смешного крохотные, Найл думал кинуть в рот пригоршню. Взял одну, положил на язык. У таблетки был приятный кисленький вкус. Она растворилась почти сразу, стоило чуть пососать — во рту от нее сделалось тепло. Когда сглотнул, тепло стало еще ощутимее и потекло вниз словно жидкий огонь. Через несколько секунд дошло до желудка. Голод внезапно истаял, сменившись ощутимо плотным, сытым теплом, будто Найл только что заправски пообедал.
Хорошо, что не поддался соблазну заглотить сразу несколько; съешь еще хоть одну, непременно полезло бы обратно.
Теперь пора было оглядеться. Первым делом Найл стащил с себя металлическую одежду, дрожа от задувающего вверх по реке холодного рассветного ветра. Комбинезон он заботливо расстелил на земле, затем сложил вдоль. Прикоснулся к кнопке, тот свернулся в металлическую трубочку — жесткую, не согнешь. Трубочку сунул в карман серой рубахи.
Потом он осторожно подобрался к западной оконечности моста и глянул наверх. Отсюда виднелась прямоугольная будка. Однако разобрать, что происходит там, в окошке, можно было, лишь выйдя из–под моста. Но выходить на открытое место он не рискнул: опасно.
На этой стороне моста будка была одна. Найл обнаружил ведущую вверх лестницу, выше начиналась улица. Он стал устало взбираться, то и дело останавливаясь на полминуты. Когда голова оказалась чуть выше верхней ступени, открылся из конца в конец обзор поврежденного моста. Караульная представляла собой небольшой, с проемом для двери бокс, где единственным убранством была каменная скамья; в пору, когда город заселяли люди, будка, очевидно, служила пешеходам укрытием от дождя. Узловатым мешком привалился к стене бойцовый паук, замерев так, что Найл не сразу заметил его присутствие. Не отрывая от существа взгляда, Найл вызвал в себе чувство глубокого спокойствия: свое присутствие он мог выдать движением скорее ума, чем тела. Он намеренно уподобился своей неподвижностью пауку, не обращая внимания на холодный ветер, кусающий руки и ноги.
Через полчаса над восточным краем неба завиднелось солнце, его тепло показалось восхитительной лаской. Облегченно, с удовлетворением вздохнув, Найл испытал ошеломляющую благостность просто от того, что жив. Она сопровождалась любопытным ощущением, будто что–то внутри, сжавшись, сократилось до точки. В эту секунду наслаждение стало поистине непереносимым, Найл прикрыл глаза, чтобы его не смыло этим чувством словно волной.
Одновременно с ним интенсивность ощущения ослабла, оставив Найла в состоянии глубокого спокойствия. Такого с ним, пожалуй, еще не бывало. Как раз в эту секунду неожиданно стал внятен мыслительный процесс, очаг которого находился через дорогу. Сознание бойцового паука было таким же бестрепетно спокойным, как огонек свечи в тихую ночь. Человек, стоя в насквозь продуваемой будке, испытывал бы тоску и нетерпение. Бойцовый паук такие чувства счел бы за своего рода сумасшествие. Он знал, что нужно терпеливо дожидаться, пока придет смена, и какому–либо нетерпению здесь места нет. Тепло солнца наполняло существо дремотным благоговением, однако это никак не относилось к таящейся в восьмилапом теле цепкой бдительности. К своему удивлению, Найл обнаружил, что не испытывает к пауку ни вражды, ни боязни, лишь дружелюбную симпатию с сильным оттенком восторженности.
Тепло приятно пощипывало голые плечи и колени. Вновь словно чуткая волна подхватила и повлекла в бездонный омут умиротворения. Отчего–то начало казаться, что вдруг в сотню раз обострился слух и стал слышен какой–то прозрачный шепчущий звук. На миг это смутило, затем Найл распознал его источник. Звук исходил из большого вяза, растущего у берега реки метрах в пятнадцати отсюда. Найл с изумлением понял, что вяз жив. Жив не в примитивном смысле дающего побеги ствола, покрытого шапкой листвы, но как одушевленное, из плоти и крови существо. Дерево колыхалось в приветствии солнцу и сочилось кроткой радостью, совершенно человеческой по своей окраске. Каждый листик на дереве трепетал от удовольствия, впитывая золотистый свет совсем как дети, наперебой галдящие от радости.