Мир пауков. Маг и Страна Призраков
Шрифт:
«Ты не можешь этого сделать волей?» — участливо спросил капитан.
«Нет. А ты?»
Паук ответил что–то вроде «может, и получится». Судя по всему, подобного он раньше не проделывал. И вот капитан, уставясь на груду листвы, поднатужился (Найл впервые видел, чтобы паук делал такое заметное со стороны усилие концентрации). Спустя примерно минуту над грудой закурилась жидкая струйка дыма. Впечатляет, ничего не скажешь. Найлу раньше и в голову не приходило, что усилием воли можно разжечь огонь. Впрочем, сейчас он задним числом вспомнил, что и сам, когда фокусировался на рыбине, почувствовал у себя за глазами некий жар — что–то вроде тепла, которое ощущается, если прижаться губами к рукаву и как следует дыхнуть.
Костер самого Найла уже вовсю полыхал, да так, что от наносимого ветром дыма слезились глаза. Хвороста вокруг было навалом, и от потрескивающего пламени веяло нестерпимым жаром. Капитан (похоже, не без ехидцы) наблюдал, на какие ухищрения пускается человек, чтобы испортить прекрасную рыбу. Наконец огонь прогорел, и образовалось достаточно раскаленных углей, куда можно было сунуть форелину, не замедлившую аппетитно зашипеть. Пока она жарилась, Найл обзавелся срезанным с деревца длинным прутом. Веточки потоньше он отсек, оставив только одну на конце, размером и толщиной с большой палец. Этим прутом он в итоге и выхватил рыбу из жаркого плена углей, обломив ей в процессе обуглившийся хвост.
Дерево, от которого он отрезал прут, обеспечило еще и листьями — красными и округлыми, каждый шириной с ладонь; десяток таких, и получилась походная скатерка, на которую и легла форель. Под снятой чулком от жабер опаленной кожей обнажилось розоватое, хорошо прожаренное мясо. Отхватывая ножом крупный ломоть, Найл обжег пальцы (пробовать еще рановато: слишком горячая). Десяток минут терпения — и, посыпанная солью, на куске коржа, она попросту таяла на языке. Как хорошо, что мать позаботилась положить соль, — мясо было малость жирновато. Еду он запил водой из фляжки.
Капитан между тем уютно устроился с другой стороны костра, подобрав под себя лапы. Поднялся холодный ветер (в горах, возможно, сейчас сечет снежная крупа), так что тепло костра было приятным вдвойне. Рыбина оказалась такая крупная, что Найл не справился и с половиной, да и жар углей не пропек серединку.
Капитан поглядывал с интересом, и Найл спросил, не желает ли он попробовать; паук на удивление охотно согласился. Держа рыбу перед собой в когтях, он сгрыз ее как кочерыжку, оставив лишь хребет. После этого опять съежился в комок, сложив лапы на округлевшем брюхе. Как видно, не все пауки испытывают неудобство, когда на них за едой смотрят люди. Дело, видимо, просто в том, что капитан родом из отдаленной провинции, не отягощенной условностями этикета.
Ощущать жир на руках было неприятно, и Найл сходил к озеру их помыть. Возвращаясь к костру, по пути он набрал еще сухого трута, который в изобилии похрустывал под ногами. Наконец Найл развернул спальный мешок, который, кстати, по–прежнему попахивал тем слизнем. Прежде чем расстелить, мешок он встряхнул, подняв облачко беловатой пыли. Найл улегся поверх спальника; подложенная под голову сума вполне сгодилась в качестве подушки.
Отстраненно глядя на костер, Найл с интересом ощущал между собой и пауком некий контакт — неявный и вместе с тем стойкий, какой бывает между давно знакомыми людьми. А ведь повстречались–то они всего несколько часов назад. И тут его пронзило осознание, каково это: быть пауком, находиться в непрерывном контакте с умом каждого из сородичей.
Контакте, разумеется, не полном, иначе миллионы телепатических сигналов, исходящие одновременно ото всех, буквально оглушили бы отдельную особь. Просто каждый из пауков смутно сознавал некое всеохватное, клубящееся марево, которое являл собой коллективный разум восьмилапых. И сила каждого паука исходила из несказанной мощи этого общего резервуара волевой энергии.
В сравнении с этим каждый человек обитает сам по себе, в подобии одинокого узилища. Чувство общности, единения со своими собратьями у него несравненно слабее. Вот почему воля у людей так зыбка, вот почему их так легко одолевает скука. Для ощущения цели люди вынуждены постоянно нагнетать в себе остроту чувства, интереса к происходящему. А все оттого, что им не удается прочувствовать глубинные основы своего бытия.
В самом же Найле, как видно, вызревало перерождение в иную человеческую сущность — такую, что способна внутренне сообщаться с умами собратьев. Да и не только с ними, а еще и с умами пауков и людей–хамелеонов. Причем с каждым днем эта плавная перемена становилась для него все ощутимее.
Из наступившей уже дремоты Найла вывела птица, пролетевшая невысоко над костром. Взгляд уловил лишь истаявший в темноте силуэт с двумя светлыми пятнышками по бокам — впечатление такое, будто пелеринку влекут две птицы поменьше. Когда силуэт возвратился, удалось различить, что светлые пятнышки — это концы необычайно длинных перьев, выступающие из крыльев на манер метелок. Помнится, на похожую птицу ему указал однажды Симеон, когда они по темноте пробирались в город жуков–бомбардиров; козодой, кажется.
Когда она появилась в третий раз — бесшумно, как сова, — паук–капитан сшиб ее влет ударом воли. Любопытно было взглянуть на оперение крыла. «Извини», — мысленно произнес Найл, нагибаясь над подергивающейся тушкой размером с ласточку.
И тут он заметил нечто примечательное. На одну из птичьих лап было нанизано черное, матово поблескивающее кольцо. Выходит, птица не дикая, а окольцованная хозяином. На секунду мелькнуло, что она, вероятно, из города жуков–бомбардиров, там кое–кто из людей держит ручных птиц: вон у Доггинза ребятишки даже голубятню соорудили в саду. Хотя если вдуматься, кому взбредет в голову приручать ночную птицу? Да и город находится в сотне с лишним миль отсюда.
Птица затихла, явно безжизненная.
«Зачем ты ее убил?» — спросил Найл.
«Я ощутил в ней что–то не то».
Найл указал на черное колечко: «Похоже, это лазутчик».
Они переглянулись, а поскольку умы пребывали в контакте, дальнейшие изъяснения были излишни.
«Так что, возможно, он нас ожидает», — предположил наконец Найл.
«Только вот птицы он лишился», — заметил капитан.
Над этим стоило поразмыслить. Хотя мало ли у Мага может быть шпионов.
Уловивший мысль Найла капитан спросил: «Получается, он ждет, но ты все равно намерен идти?»
«У меня нет выбора, — ответил Найл. — Мой брат поражен смертельным недугом. Я должен попытаться его спасти».
«У тебя есть какой–то план?»
«Нет. Я надеюсь на помощь богини».
Фраза была равнозначна плевкам через левое плечо, по паук, судя по всему, истолковал ее буквально и принял за ответ.
Не имело смысла рассказывать капитану, что в Страну Призраков Найл отправился, не ведая пути, а коли даже доберется, не будет знать, что предпринять. Правда в том, что если Маг уже предупрежден о приближении Найла, то наверняка подготовил ловушку. Тем не менее выбора не наблюдалось. На кону жизнь брата, и никуда от этого не деться.