Мир пауков. Маг и Страна Призраков
Шрифт:
Семью метрами выше он уже не мог рассчитывать на защиту соседней стены; она завершалась собственным пиком. Но в пяти метрах вверху можно было видеть еще одно отверстие в породе, напоминающее пещеру, — в окружности метра полтора, не шире.
Он приостановился отдышаться (карабкаться по почти отвесной стене — само по себе занятие не из легких; хорошо, хоть сума не мешает) и одолел последний десяток ступеней, избегая глядеть при этом вниз или даже думать о зеве пропасти. Наконец его голова поравнялась со входом. Помня о недавно всполошившей его птице, двигался Найл крайне осмотрительно. И не зря: едва рука нащупала с внутренней стороны входа желоб, очевидно служивший прихваткой, как
И вот он уже стоит в полный рост в помещении площадью два на два, с полом, покрытым птичьей пачкотней. Здесь было два окна — каждое почти на трехметровой высоте и к каждому вели три высокие ступени, прорубленные прямо в стене. Высоким был и потолок, метрах в пяти от пола; из–за того, что стены башни сужались кверху, он казался еще выше. У стены слева обнаружилась высеченная из камня скамья.
Найл сел и, прикрыв глаза, прислонился затылком к стене. Облегчение было такое, что он не прочь был даже заснуть. В помещении стояла прохлада; легонько задувал через окна и дверь ветер.
Когда дыхание успокоилось, он отвернул медальон от груди. Результатом было чувство защищенности, полное исчезновение подспудного беспокойства насчет своей уязвимости и проблем, которые ждут при спуске. Найл как будто вступил в комнату, где уютно горит огонь и для него приготовлено мягкое кресло. Отчего–то вспомнилось прибытие в подземный город венценосца Каззака и то тепло, с каким его приветствовали родственники, которых он видел впервые.
Вибрация, что ощущалась в помещении ниже, здесь воспринималась, пожалуй, еще сильней. Это место было средоточием взвихрения силы — примерно того же свойства, что ему довелось испытать в пещере людей–хамелеонов. Но здесь она была такой сильной, что глубокой релаксации не требовалось. Он проникался ею, просто открывая свои чувства.
В единый миг он понял, что эта сила оживляет камень башни, отчего тот становится способен запечатлять все, что здесь когда–либо происходило. Надо лишь открыться этому знанию и усвоить его. Наиболее мощный энергетический след остался от некоего человека, который прожил здесь множество лет. Имя звучало необычно, поэтому Найл секунду–другую его распознавал: Ен Сефардус.
Сефардус открыл это место через столетие после Великого Исхода двадцать второго века. И из мощного ума Ена Сефардуса Найл почерпнул дополнительные сведения о самом закате человеческой свободы, непосредственно перед воцарением пауков.
Начать с того, он узнал ответ на вопрос, не дававший ему покоя еще тогда, когда он постигал историю Земли от Стигмастера в Белой башне: почему во время Великого Исхода осталось так много людей? Был ли это их собственный выбор, или же в результате безжалостного отбора они были брошены, обречены на верную гибель от кометы Опик?
Ответ был такой. Большое число людей решило остаться. У них просто не укладывалось в головах, что Земля действительно может погибнуть, и для каких–то там «космических Одиссей» они были просто тяжелы на подъем. Но был и другой контингент, ничуть не уступавший по численности, который из Великого Исхода исключен был намеренно — генетики считали его неполноценным (в некой официальной директиве — разумеется, закрытой, — такая категория людей именовалась не иначе как «балласт»). Разумеется, процесс дискриминации проходил под большим секретом — а ну как «балласт» взбунтуется, — но опасения не оправдались.
И вот после отбытия гигантских космических транспортов к альфе Центавра «балласт» унаследовал Землю. Тревожные прогнозы сбылись не полностью. Смертоносная комета Опик разминулась с Землей на миллион с четвертью миль. Но ее хвост так щедро опылил Землю радиацией, что погибло девять десятых всей фауны. Последовало великое оледенение, а когда тепло постепенно возвратилось, некогда процветавшая цивилизация на Земле впала в то, что принято считать варварством. Выжившие люди в большинстве своем вернулись к жизненному укладу, во все времена характерному для сельской местности. Техника выходила из строя, но мало кто стремился ее отремонтировать или построить что–то новое. Вместо электричества люди по старинке использовали лучины или масляные светильники. Канули в прошлое автомобильные гиганты; лошади для извоза и быки для пахоты заменили собой автомобили и тракторы. Города почти совсем опустели — в них орудовали шайки мародеров. Так как пожарных тоже больше не было, многие города выгорели дотла.
Как в Средневековье, опять наступил расцвет монастырей, которые в эти новые «смутные времена» служили очагами и хранилищами знаний и культуры. Сефардус, чьи родители были земледельцами, посещал монастырскую школу и там увлекся геологией. Так он и открыл эту заостренную башенку над долиной Мертвых (тогда здесь была плодородная житница с хуторами и возделанными угодьями).
В основании башенки Сефардус устроил себе отшельническую келью, поскольку сразу же почуял исходящую силу. Прожив здесь всего несколько недель, он решил, что не променяет это место ни на какое другое.
Ближайший хутор находился в пятнадцати милях, в самой низине. Тамошний хозяин, в обмен на обучение своих детей грамоте, обеспечивал непритязательного отшельника всем необходимым. Вскоре Сефардус прослыл во всей долине святым, и народ из окрестных деревень стал стекаться к нему кто за советом, а кто и просто поклониться.
Между тем с Великим Исходом воинственности и агрессивности в людях нисколько не убавилось, и местные воители начали сражаться за господство. Один из таких, Рольф Вандал, возведя в горах к востоку крепость, часто совершал набеги на долину. Вот почему местные жители построили себе поселение на горном перевале с таким расчетом, чтобы оно было фактически неприступным. Понятно, что башенка была удобным смотровым пунктом, а потому каменотесы за три года выдолбили эту вот камору, в которой сейчас сидел Найл. Затем, по просьбе Сефардуса, ниже они прорубили и часовню.
Однако сам Сефардус предпочитал наблюдательную комнатку, ибо именно в ней со всей полнотой воспринималась сила. В зависимости от времени года сила то прибывала, то убывала, но неизменно ощущалась явственней, чем в любом другом месте долины.
В чем была ее суть? Сефардус этого не знал. Он догадывался лишь о том, что она как–то связана с солнцем и луной; кроме того, она была столь изрядна, что у него не оставалось сомнения: человеку предначертано уравняться с Богом.
А что же мог чувствовать в отшельнической келье Найл? Был ли это дух самого давно ушедшего Сефардуса? Определенно нет. И вместе с тем сила являла собой некую его часть, запечатленную этими стенами, подобно словам в манускрипте.
Встав, Найл по ступеням поднялся к проему окна. В стене здесь были предусмотрительно выбиты подобия поручней. Взгляду представал весь путь, проделанный за последние несколько часов. Вон впереди восточная равнина с цепочкой пологих зеленых гор. А за предгорьем К югу различается лесистая возвышенность, которую он проходил вместе с хамелеонами.
Отступив от окна, он заметил кое–что примечательное. Изнутри вид на внешний мир становился заметно четче и ярче, чем если высовываться наружу. Да–да, если смотреть на горы именно отсюда, изнутри, они существенно приближаются, как в увеличительном стекле.