Мир пауков. Маг и Страна Призраков
Шрифт:
Они вышли на двадцать восьмом ярусе (у каждого впереди на ограждении имелся свой порядковый номер). По ярусу Найл продвигался с некоторой опаской: чеканка пола и полуметрового балкона казалась сплошным решетом. Вниз, понятно, не сорвешься, но все–таки чувствовалось бы уютнее, если б пол и стенки были сплошные.
Ступая по ярусу следом за Стиигом, Найл обратил внимание, что многие книги имеют латинские названия: «Turba Philosophorum», «Speculum Alchimiae», «De Occulta Philosophia», «Aureum Vellas» [1] , иные были на греческом и арабском. Они остановились перед полкой, на металлической табличке которой значилось: «Герметика, КУ — ЛО».
1
«Смятения философов», «Зерцало алхимии», «Оккультная философия», «Золотое руно» (лат.)
— Герметика — это что?
— Магические учения, названные по имени легендарного основателя магии, Гермеса Трисмегиста — Трижды Великого Гермеса.
Он потянулся к полке и выдвинул, с некоторым усилием, большущий том, обитый черной кожей (Найл улучил момент прочесть название: «Энциклопедия герметики и алхимические сигилы», прежде чем фолиант лег на один из столов, стоящих на каждом из углов шестиугольной галереи). Углы у книги были неразрезаны, бумага ручной выделки — толстая, нелощеная. Старец четко знал, где что искать; он быстро нашел страницу ближе к концу фолианта.
— Я думаю, вот то, что ты ищешь.
Символ, на который он поместил палец, был безошибочно тот же, что и на кулоне, разве что форма чуть отличалась:
Найл живо, с интересом нагнулся над страницей, затем поднял глаза, кисло сморщившись от разочарования:
— Это что, на чужом языке?
— На немецком.
— А что означает «rache»?
— Месть. Из текста следует, что это сигал, берущий начало в тринадцатом веке, и означает «отмщение». Нижняя часть представляет крылья хищной птицы. Верхняя часть рога «der Teufel», дьявола. Хищная птица на крыльях несется к своей добыче, неся на себе страшную месть.
Разглядывая изображение, Найл почувствовал неуютный холод в темени, словно кто–то плеснул на голову холодной воды; ощущение чем–то напоминало ожидание опасности. Он напряженно изучал символ, словно мог таким образом выведать его зловещую тайну.
— Здесь говорится, насколько широко был распространен этот символ?
— Нет, но ответ почти однозначный. Этот символ был известен лишь изучающим герметику.
— Тогда как, по–твоему, могли про него проведать убийцы Скорбо?
— На это я ответить не могу, — он вернул книгу на полку. — Может, они и вправду изучали магию.
Идя за старцем обратно к лифту, Найл испытывал гневливое отчаяние. Казалось нелепым, находясь в окружении такой уймы знания, теряться при ответе на один незамысловатый вопрос.
— И зачем изучать магию?
— Потому что она гораздо древнее естествознания.
— Да, но… но ведь это, наверное, одно и то же, что суеверие?
— Так многие считали в девятнадцатом и двадцатом веке. А в двадцать первом антропологи пришли к иному выводу. Они изучали примитивные племена и сделали вывод, что некоторые из них добиваются реального воплощения определенных магических обрядов — вызывают дождь, например.
Найл покачал головой.
— Ты этому веришь? Старец виновато улыбнулся:
— Ни да, ни нет. Я всего лишь машина. А вот Торвальд Стииг был рационалистом, и верить в это отказывался.
Когда вошли в лифт, Найл произнес:
— А как она, магия, действует?
— Все примитивные народы говорят одно и то же: магия действует с помощью духов.
— Но ведь духов не бывает, разве не так? Старец улыбнулся.
— Торвальд Стииг, безусловно, считал именно так.
На спуске почему–то опять затошнило, жар поднимался волнами как бы из самого желудка. Найл отогнул от стены откидное сиденье и опустился на него.
— Тебе нехорошо?
— Устал просто, — Найл закрыл глаза и прислонился головой к стене. — Один из убийц Скорбо ударил меня силой воли, как паук.
— Хотя по виду он был человек? Найл унял в себе глухое раздражение.
— Разумеется.
— Понятно, — временами, вот например сейчас, становилось заметно, что старик — машина: он нечувствителен к человеческому удивлению. — Если так, то я могу предложить кое–что полезное.
Лифт, скорготнув, остановился. Когда выходили наружу, старец вежливо придержал дверцу для женщины средних лет, в твидовой юбке; проходя, та натянуто улыбнулась. Реагируя на деловую тишину вокруг, Найл невольно понизил голос:
— Что именно? Прежде чем заговорить, старец дождался, пока они выйдут из кабины окончательно.
— Если ум у тебя находился в контакте с умом убийцы, есть определенная возможность узнать, кто он такой.
— Как?
— Всякое событие неминуемо влечет следствие — это один из основополагающих научных принципов. Причем это относится одновременно к событиям и в физическом, и в умственном плане.
Найл недоуменно повел Головой из стороны в сторону.
— Но как можно увидеть умственное последствие…
В темени опять кольнуло, на этот раз, правда, от приятного волнения. Нечто сродни чувству, которое возникает всякий раз по приближении к башне; волнение ребенка, заслышавшего слова: «Как–то раз на белом свете…».
Найла, очевидно, выдало выражение лица.
— Не обнадеживайся сверх меры, — сказал старец. — Искусство самоотражения трудное и опасное. Но рано или поздно тебе придется постигать его. Пойдем.
На этот раз он повел в столп. Через несколько секунд они вошли в зал машины мира.
Эта комната была еще одним из чудодейственных творений Стигмастера. Как и библиотека, для башни она была чрезмерно велика. Это была широкая, длиной в полкилометра галерея, со стенами, покрытыми богатой парчой, вдоль них тянулся ряд бюстов и статуй. Но открывавшийся из сводчатых окон город не был городом пауков; этот, начать с того, купался в солнце таком неистовом, что над крышами домов стояло марево. На площади под окнами находился рынок, над торговыми рядами — яркие, разноцветные навесы, и теснящийся под ними люд тоже весь был ярко разодет; у многих — мечи. Город окружали зубчатые стены, за которыми расстилались зеленые долы и холмы с террасами я виноградниками.