Мир пауков. Маг и Страна Призраков
Шрифт:
С ясного синего неба теперь вовсю светило солнце; снег не успел еще растаять лишь в тени деревьев и зданий, а в воздухе стояло журчание воды, бегущей по водостокам. Спину припекало, и Найл с Симеоном, сняв плащи, понесли их свесив через руку; лишь Сидония терпеливо сносила неудобство и не допускала нарушения формы одежды. Дравиг, как обычно, казался равнодушным к погоде.
На шее у Найла был медальон — отражатель мысли, подарок после первого визита в Белую башню. Это было устройство для координирования ментальных вибраций мозга, сердца и нервного узла, усиливающее сосредоточенность и восприятие. Став правителем,
Изжелта–серая дорога, по которой они сейчас шли, смотрелась на удивление новой, будто вчера проложенной. Во второй половине двадцать первого века асфальт и бетон уступили место смеси каменной крошки и пластмассы, затвердевающей в вещество наподобие мрамора, только более прочное и износоустойчивое. Потому–то дорога и тротуары по обе стороны не давали ни намека на износ. То же самое и дома, магазины, офисы — в гораздо большей сохранности, чем в центре города. Все здесь казалось аккуратным, тщательно продуманным, но на удивление безликим.
Примерно через милю деловая часть сменялась небольшими жилыми домиками — типовыми, из красного кирпича, каждый с небольшим палисадником. В свое время монотонность здесь оживляли лишь затейливые узоры, обрамляющие окна и двери. Теперь вокруг домиков буйно разрослась зелень; кое–где она взобралась и на крышу — в одном месте (надо же!) дерево проросло сквозь дом и пробило стволом шиферную плитку; сучья теперь затеняли крышу. Найла распирало от любопытства забраться и осмотреть один из таких домиков — интересно, как там жилось их прежним обитателям? — но было некогда: через пару часов начнет смеркаться.
Прошли еще одну милю, и пейзаж вдруг резко изменился. Первым делом, когда отдалились на полмили от кирпичных домиков, в глаза стали бросаться яркие цветовые оттенки.
Судя по карте, это и было начало индустриальной зоны, но здания выглядели так, будто предназначались для карнавала или парка аттракционов: и треугольные, и кольцом, все из яркого кирпича, и ни одно не выше двух этажей; крыши в основном — изумрудно зеленая с яркими крапинками плитка. Как и вокруг кирпичных домиков, здесь буйствовала зелень, но не обычная, как там, а роскошная, тропическая.
Среди растений преобладали толстые ползучие побеги, с широкими глянцевитыми листьями в зеленую и желтую крапинку, среди цветов — алые, раструбами, чаши. Тут и там среди этой массы проглядывали пальмы, такие как в Дельте. Зрелище впечатляло странной экстравагантностью — все равно что занавес, размалеванный шутом.
Когда подошли ближе, стало ясно, что запах здесь соответствует прекрасному виду: благоухание жимолости, сирени, роз, можжевельника и гиацинтов сливалось с приятным запахом, напоминающим свежескошенное сено. Последний раз таким многообразием веяло в Дельте; Найл вспомнил, и стало как-то неуютно. Но когда Сидония двинулась среди кустов, с видимым упоением погружая лицо в чаши цветов, Найл тоже не удержался, и нашел аромат изумительным.
— Ты здесь раньше когда–нибудь бывала? — спросил он у Сидонии.
— Да. — Ему показалось, что она скользнула робким взглядом по Дравигу.
— И здесь всегда вот так?
— Да, наверное, — сказала она неуверенно.
— Тогда почему сюда так редко ходят? Вон какая красота.
— Потому что… — она глубоко вдохнула из алой чаши, — потому что когда слишком много удовольствия, то нехорошо.
Под удивленным взглядом Найла женщина вспыхнула. И можно понять почему: служительница ведь, дисциплина и самоконтроль — предмет гордости. А от таких запахов возникает трепетное томное желание расслабиться, уступить… Да, такой настрой был бы явно не по нраву паукам.
Изучал растения и Симеон, но только отстраненным взором ботаника.
— Почему они, интересно, растут вот так среди зимы? — спросил Найл. — Их что, солнце заставляет думать, что это весна?
Симеон недоуменно развел руками.
— Уж и не знаю. В первый раз с таким сталкиваюсь.
— Даже в Дельте?
— С Дельтой не путай. Там почти у каждого из растений красота служит коварной приманкой.
— А ты уверен, что у этих — нет?
— О, конечно же, нет, — сказала Сидония; голос кроткий, мечтательный, сама лелеюще поглаживает алую чашу, как какого–нибудь ручного зверька. — Какая же это приманка?
Найл перевернул медальон на шее — внимание сфокусировалось как под увеличительным стеклом — и тут же убедился, что она права. Было что–то трогательно невинное и кроткое в многообразии этих запахов. Интуиция подсказывала, что опасаться нечего.
— Ты когда–нибудь видел, чтобы растения цвели среди зимы?
— Чтобы так, нет, — Симеон изучал один из толстых глянцевитых листьев. — Ты видишь, листья вечнозеленые, — он пощупал лепесток оранжевого цветка, похожего на любопытной окраски розу. Найл сделал то же самое: упругий, мясистый. — Такой, похоже, устоит и против ветра.
Найл повернулся к Дравигу.
— Ты знаешь что–нибудь об этих цветах?
— Мои сородичи равнодушны к подобным вещам, — чувствовалось, что паучище слегка подтрунивает; Найл уже не раз замечал за Дравигом эдакое чопорное чувство юмора.
— Но ведь не случайно же эти цветы понасадили здесь среди зданий? — спросил Симеон.
Найл почему–то подумал о том же самом. Вблизи здания смотрелись так, будто построены для детской площадки; яркие цвета и затейливые узоры вызывали то же любопытное, светлое чувство.
— Может, здесь была детская индустриальной зоны.
— Индустриальной зоны? Это она и есть? — Если верить карте. Симеон медленно кивнул.
— Тогда понятно. В былые времена так и строили. У работников, когда вокруг все блеклое и унылое, развивалась депрессия. А стоило все вокруг разнообразить, и работалось усерднее. У меня дед читал об этом в книгах по истории.
— Да, но чтобы цветы цвели зимой…
— Действительно, — Симеон сладко вдохнул из крупного золотистого цветка, напоминающего диковинных размеров львиный зев. — Не спорю, все это странно.