Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке
Шрифт:
Мой последний пример взят с северо-западной Аляски, где широко распространенные ранее распри и убийства в среде двух инуитских племен — юпик и инупиатов — закончились в течение десятилетия с момента контакта с европейцами, но не вследствие патрулирования, появления полиции или судов, карающих за убийство, а по совершенно другим причинам. Прекращение войн в народности юпик объясняют эпидемией оспы 1818 года, сильно сократившей численность нескольких групп. Конец военных действий среди инупиатов связан с увлечением коммерцией — доходы от торговли мехами с европейцами стали стремительно расти после 1848 года, а продолжение распрей помешало бы торговле.
Таким образом, долговременный эффект контактов с европейцами, племенем тсвана и другими чужаками почти всегда заключался в прекращении племенных войн. Кратковременный же эффект бывал различен: или немедленное прекращение распрей, или временная вспышка, а уже потом прекращение. Таким образом, нельзя сказать, что традиционные военные действия есть результат контакта с европейцами.
Тем не менее отрицание факта войн в племенном
Одной из причин этого является тот факт, что действительно трудно понять, какой была традиционная война до контакта или в годы первых контактов с европейцами. Воины быстро понимают, что явившиеся к ним антропологи не одобряют их распри, а потому стараются не брать гостей с собой в набеги и не позволяют им свободно снимать битвы: условия, в которых снимала гарвардская экспедиция, были уникальными. Другой причиной служит то обстоятельство, что кратковременный эффект контакта на межплеменные войны может оказаться двояким и должен оцениваться в каждом случае непредвзято. Так или иначе, весьма часто встречающиеся утверждения, что традиционных войн вообще не существует, по-видимому, связаны не с недостатком доказательств, а скорее с нежеланием их принять и содержательно анализировать. Почему так происходит?
Тут может иметь место несколько причин. Ученым свойственно относиться с симпатией к представителям традиционных народностей, среди которых они живут годами, и даже идентифицировать себя с ними. Ученые считают войну злом, знают, что большинство их читателей также считают ее злом, и не хотят, чтобы народ, среди которого они живут, рассматривался как “плохой”. Другой причиной служит безосновательное утверждение (его безосновательность будет обсуждаться ниже), согласно которому страсть к войне коренится в самой природе человека. Это ведет к неверному заключению о том, что войну невозможно остановить, а это заключение, в свою очередь, заставляет отрицать, что войны в прошлом были широко распространены (ведь сегодня мы их не наблюдаем). Еще одной причиной является стремление некоторых государств и колониальных администраций избавиться от “туземных” народов, полностью подчинив их себе, лишив собственности или даже закрыв глаза на их истребление. Обвинение в воинственности используется для оправдания подобного дурного обращения, так что ученые стремятся устранить этот предлог и опровергнуть это обвинение.
Я солидарен с учеными, возмущенными угнетением коренного населения. Однако отрицание действительного положения дел, реальности традиционных войн из-за того, что эта реальность используется в неприглядных политических целях, — плохая стратегия по той же причине, по которой плохой стратегией является любое отрицание реальности, ради какой бы похвальной политической цели оно ни совершалось. Дурно обращаться с традиционными народами нельзя не потому, что их лживо обвиняют в излишней воинственности, а потому, что это в принципе несправедливо. Факты в отношении традиционных войн, как и факты относительно любого другого противоречивого явления, должны наблюдаться и изучаться, и рано или поздно истинное положение дел станет известно. А когда оно и в самом деле станет известно, отрицание учеными реальности традиционных войн ради благих политических целей скомпрометирует сами эти благие цели. Права традиционных народов должны опираться на моральные основания, а не на ложную картину их мира (пусть и составленную из благих побуждений), которую легко опровергнуть.
Воинственные животные, мирные люди
Если определить войну так, как я сделал это выше, — “насилие, повторяющееся между группами, принадлежащими к соперничающим политическим образованиям, и санкционированное этими образованиями” — и если при этом трактовать понятия “политическое образование” и “санкция” расширительно, то окажется, что войны характерны не только для человечества, но и для некоторых видов животных. Наиболее часто упоминаются при обсуждении человеческих войн шимпанзе, потому что именно шимпанзе — один из двух существующих в настоящее время ближайших родственников человека в животном мире. Войны между шимпанзе напоминают военные действия человеческих групп или племен и состоят из спонтанных стычек или целенаправленных набегов, совершаемых взрослыми самцами. Подсчитанные военные потери шимпанзе составляют 0,36% в год (т.е. в популяции из 10,000 шимпанзе в год гибнет в результате войн 36 особей); это сравнимо с военными потерями
Ответ на все эти вопросы отрицательный. Шимпанзе — не генетические предки человека; шимпанзе и люди произошли от общего предка, который жил примерно 6,000,000 лет назад и от которого современные шимпанзе могут отличаться сильнее, чем современные люди. Нельзя утверждать, что все потомки этого общего предка ведут войны: бонобо (раньше называвшиеся карликовыми шимпанзе), которые происходят от того же общего предка и генетически отстоят от нас на таком же расстоянии, как шимпанзе, и являются нашим вторым ближайшим родственником в животном мире, не воюют (как и некоторые человеческие традиционные сообщества). Среди общественных животных, помимо шимпанзе, некоторые (например, львы, волки, гиены и некоторые виды муравьев) практикуют смертельные схватки между группами, в то время как другим это несвойственно. Очевидно, эти схватки возникают Спонтанно и периодически повторяются, но это не является (неизбежным для общественных животных, в частности для эволюционной линии приматов и в особенности для современных человеческих сообществ. Ричард Рэнгем утверждает, что виды общественных животных, ведущих войны, отличаются от тех, которые войн не ведут, главным образом двумя особенностями — интенсивной конкуренцией из-за ресурсов и наличием групп разного размера, так что большие группы иногда встречают маленькие группы или отдельные особи, на которые можно напасть и победить за счет численного превосходства без особого риска для агрессора.
Что касается генетического базиса человеческих войн, если, конечно, такой базис существует, то о нем можно говорить в таком же расширительном смысле, как о генетической основе кооперации и множестве других видов многогранного человеческого поведения. Другими словами, человеческий мозг, гормоны и инстинкты задаются в конечном счете генами, так же как гены контролируют синтез гормона тестостерона, ассоциирующегося с агрессивным поведением. Однако нормальный уровень агрессивности, как и нормальный рост человека, регулируется многими различными генами, факторами среды и социальными факторами (такими, например, как влияние питания в детстве на рост взрослого человека). Он не похож на зависящие от единственного гена особенности, такие как гемоглобин серповидных эритроцитов, который у человека — носителя этого гена — синтезируется независимо от питания в детстве, других генов или конкуренции в окружающей среде. Как воинственность, так и ее противоположность — кооперация — широко распространены, но по-разному проявляются в человеческих сообществах. Мы уже видели в главе 1, что сотрудничеству между соседними человеческими общинами способствуют некоторые особенности окружающей среды, такие как переменный уровень ресурсов на протяжении года или в разные годы, и степень этого сотрудничества зависит от того, обладает или нет территория всеми ресурсами, необходимыми для выживания. Кооперация между соседними малочисленными народностями не является неизбежной или генетически запрограммированной; имеются понятные причины, по которым одни общины сотрудничают больше, а другие — меньше.
Подобным же образом существуют внешние причины, по которым некоторые человеческие сообщества миролюбивы, хотя большинство — нет. Современные государства в течение более или менее недавнего прошлого по большей части участвовали в войнах, хотя некоторые из них по вполне объяснимым причинам этого избежали. Государство Коста-Рика в Центральной Америке в последнее время не вело войн и даже в 1949 году распустило армию, потому что в стране исторически сложились относительно эгалитарные и демократические традиции, а со стороны единственных соседей (Никарагуа и Панамы) угрозы не исходило; с другой стороны, эти соседи не имеют ценных объектов, которые стоило бы завоевывать (за исключением Панамского канала, который защищает армия США). Швеция и Швейцария давно не участвуют в войнах (хотя в прошлом Швеция войны вела), потому что у них имеются агрессивные, значительно более сильные и обладающие гораздо большим населением соседи (Германия, Франция и Россия). Шведы и швейцарцы не могли бы надеяться завоевать своих соседей и успешно удерживают их от нападения на себя, вооружившись до зубов.
Подобно этим современным государствам, не вовлеченным в недавние войны, существует небольшое меньшинство традиционных сообществ, тоже миролюбивых по вполне объяснимым причинам. Полярные эскимосы Гренландии жили настолько изолированно, что не имели соседей, не имели внешних контактов и не имели возможности вести войну, даже если бы захотели. Были сообщения о миролюбии нескольких небольших групп бродячих охотников-собирателей, живущих в условиях очень малой плотности населения в суровой и скудной окружающей среде; для прокормления этим людям нужны огромные территории, для них также характерно отсутствие собственности, которую стоило бы защищать или завоевывать, и относительная изоляция от других групп. Подобные группы представлены индейцами шошонами из Большого Бассейна в США, боливийскими индейцами сирионо, некоторыми пустынными племенами Австралии и нганасанами северной Сибири. К земледельцам, не имеющим истории войн, относятся индейцы мачигенга из Перу, живущие в лесу, в скудной местности, не представляющей интереса для других, на не слишком плодородных участках земли, которые не стоят того, чтобы их завоевывать или отстаивать, и отличающиеся очень низкой плотностью населения (возможно, вследствие недавней демографической катастрофы, связанной с каучуковым бумом).