"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9
Шрифт:
223
Пять месяцев висел уже во всех частях земного шара гигантский плакат:
заплатит Международный Совет тому смелому изобретателю, которому удастся составить практически выполнимый проект постройки подводной лодки, которая будет в состоянии опуститься на 10.000 метров глубины на дно моря и поднять наверх метеор».
Пять месяцев висел этот плакат и весь мир был взбудоражен. Нигилий стал желанной целью каждого человека. Он точно демон засел на дне моря и влек к себе мысли всех людей. «Обладание нигилием сделает человека творцом, повелителем вселенной». Эти слова ворвались, как молния, в душный воздух. Точно гроза нависла над серыми буднями и глухие удары раздавались в недрах земли.
Люди не могли уже вернуть себе покой. Как десятилетия тому назад не выпускала их из своих когтей война, так теперь переполошило их это смятение в космосе. Нигилий заставлял сердца ликовать от радостных надежд, юношество мечтало о новых победах, старость ждала от него освобождения от смерти и — вечной весны. Нигилий вдохновлял поэтов, увеличивал утешительную силу лекарства. Нигилий, точно чертенок, плясал в мозгах отважных исследователей, подгонял гигантские машины, изобретал моторы, воплощал в жизнь технические сказки.
Нигилий играл всеми законами, разрывал самые старые химические путы и светился из реторт и чечевиц [72] . Нигилий смеялся над всеми представлениями и над философией. Нигилий высасывал из мозгов всякие изобретения и выплевывал их потом, как негодные. Нигилий царил в разговорах и снах, в книгах и картинах, ему служили мудрость и безумие. Нигилий грозил перевернуть весь мир. Как яд въедался он в самые робкие сердца…
Уже пять месяцев находилось человечество в лихорадочном состоянии. Но и этот яд стал терять свою силу. Впечатления новизны, беспримерной смелости постепенно теряли свою остроту, сомнение копало ямы, зависть пожирала мудрость… Разочарование, жадность и глупость, уныние и сомнение влекли человечество обратно к будням, в которых они родились…
72
ЧЕЧЕВИЦА — устаревшее название линзы. — прим. Гриня.
Но во всем мире все еще висели гигантские плакаты… 50 миллионов смелому изобретателю!.. И прошло уже пять месяцев… Это звучало насмешкой. Изобретатели в Риме и Лондоне, в Москве и Софии, Берлине п Чикаго, Париже и Калькутте, Вене и Каире, техники, ученые, столяры и слесаря, поэты и художники, скороходы и мальчики у лифтов… все, все строили планы, спускались в бессонные ночи в мечтах на дно океана. Сны, навеянные нигилием, царили в скромных мансардах, на улицах и в подвалах, в конторах и на фабриках. 300 миллионов вдохновленных мозгов утомлялись в этой погоне за призраком. Предлагались миллионы проектов, но их принимали недоверчиво и насмешливо отвергали. Потом все это опустилось в мирское море, вдохновляло певцов кабарэ, насыщало театры и юмористические журналы, обнажалось в салонах, и обессиленное гибло в хохоте вселенной.
Вдруг правда стала известна всем газетам; все читали и повторяли эту истину; все мальчишки выкрикивали ее на улицах: давление 1000 атмосфер слишком велико, чтобы ему мог противиться какой-нибудь предмет в форме цилиндрического пустого тела, если он должен иметь специфический вес в 1,0!
Никто не знал, от кого исходила эта истина. Но она звучала так научно, так ясно и казалась такой древней, что каждый поверил ей, как чему-то бесспорному. Как все ей верили в течение тысячи лет.
И все же это было ложью. Двое людей высмеивали эту мудрость и в одинокие ночи сидели с неусыпным усердием над чертежной доской и занимались шахматной игрой с интегралами, корнями и формулами…
Молодой инженер еще раз перечитал странное письмо, положенное в ящик его двери.
«Мосье Рауль Лебрен.
Париж, Бульвар Фавр, 104.
Год тому назад вы получили большую медаль парижской академии за мотор для подводной лодки системы Р. Лебрен. Я знаю Вас с тех пор. Вы прочли о суматохе, произведенной нигилием, и заняты теперь изобретением подводной лодки. Идея, которой вы заняты последние три дня, удачна. Я интересуюсь ею. Но ей не хватает последнего. Я думаю, что могу вам пригодиться в этом случае. Приезжайте сегодня в 4 часа дня ко мне и привезите все ваши чертежи. Остальное — при личном свидании.
Лебрен невольно провел рукой по лбу. Если это шутка, то от кого же она исходит? Он жил тихо и одиноко. Но инстинкт подсказывал ему, что это серьезное предложение. Но кто же его мог сделать? Письмо не было подписано. Только этот адрес: Цветочная улица, 3. Он знал эту улицу аристократического квартала. Было ли это — квартира автора письма? Его? Ее? Был ли это мужчина? Или женщина? Письмо было написано на пишущей машине. Система машины была ему незнакома. Шрифт был вычурный, точно сделанный по особому заказу.
Вдруг его охватила веселая уверенность. Он не понимал, почему его смутило это письмо. Что же в нем было особенного? Предложение, как и всякое другое. Может быть, дело, счастливый случай?..
И он быстро оделся и полетел на автомобиле.
— 3 франка 50, — сказал шоффер, протягивая руку.
— Извините, — засмеялся Лебрен, — я задумался. — Потом он соскочил с подножки. Перед ним была небольшая вилла. Он прошел палисадник и взглянул на дверь. Дощечки с именем на ней не было. Но он увидел звонок и спокойно нажал его. В то же мгновение на башенных часах на верху гулко прозвучало четыре удара. Инженеру показалось, что эти удары точно мягко освобождали его мозг от какого-то гнета.
— Лебрен, — сказал он появившемуся слуге. — Меня ждут.
Слуга прошел в соседнюю комнату и закрыл за собою дверь. Несколько минут спустя в задней стене раздвинулся занавес. Он удивленно поклонился. Перед ним стояла женщина, улыбающаяся женщина редкой красоты, стройная, породистая, экзотической наружности. Ее глубокий взгляд был испытующе устремлен на гостя. Она протянула ему руку.
— Мосье Лебрен? Благодарю вас, что вы пришли. — Оссун! — крикнула она в соседнюю комнату.
Сейчас же снова раздвинулся занавес. В дверях появилась длинная, худая фигура. Несмотря на элегантный черный костюм и непринужденные манеры, этот человек производил отталкивающее впечатление. Волосы торчали на его висках, точно щетки, хотя и были старательно прилизаны. Глаза скрывались за синими очками, верхний ободок которых уходил в лохматые, седоватые брови. Нос выдавался, точно клюв, шея была стянута воротничком высотою с ладонь. Но, несмотря на высоту этого воротника, из него все же торчали отдельные волоски.