Мир Приключений 1955 г. №1
Шрифт:
В 1844 году, когда Жюлю исполнилось шестнадцать лет, а Полю пятнадцать, братья поступили в нантский Королевский лицей. Систематический ум и превосходная память позволили старшему брату очень скоро занять в лицее одно из первых мест. В 1846 году он был удостоен второй премии по риторике — для родных и друзей верный признак того, что Жюль твердо и неуклонно идет вперед по пути, намеченному его отцом.
Через год или два он должен был отправиться в Париж, чтобы завершить там своё образование и занять место в маленькой конторе на Кэ Жан Бар как компаньон и помощник метра Верна.
Но настойчивость, методичность, усидчивость в работе, унаследованные Жюлем от отца, не составляли ещё всего его характера.
Библиотекарь, известный всему Нанту под фамильярной кличкой «папаша Бодэн», любил этого русого, веснушчатого мальчика с быстрыми светлыми глазами, поглощавшего книги с юной жадностью.
Когда-то страстью Жюля были робинзонады. «Робинзонады, — писал он больше чем через полвека спустя, — были книгами моего детства, и я сохранил о них неизгладимое воспоминание. Я много раз перечитывал их, и это способствовало тому, что они запечатлелись в моей памяти. Никогда впоследствии, при чтении других произведений, я не переживал больше впечатлений первых лет. Не подлежит сомнению, что любовь моя к этому роду приключений инстинктивно привела меня на дорогу, по которой я пошел впоследствии…»
Но теперь не только робинзонады, но и другие книги, где говорилось о путешествиях или приключениях, а в особенности романы морские, стали его любимым чтением. Весь Купер и романы его французских подражателей: «Пират Кернок», «Атар Гулль» и «Кукарача» Эжена Сю, повести Эдуарда Корбьера, Огюста Жаля и Жюля Леконта — все это было проглочено и переварено с необыкновенной быстротой. Затем внимание юноши привлек Александр Дюма, создатель нового типа романа приключений, находившийся в то время на вершине славы. «Монте-Кристо» уже был переведен на бесчисленное количество языков. Только что вышли в свет знаменитые «Мушкетеры». А поэзия? Разделял ли юноша пристрастие своего отца к классикам? Увы, нет! С самого начала битвы, которую дал старой литературе молодой романтизм, Жюль стал на сторону юности. Вот первый бунт против отца, против авторитетов, быть может более серьезный, чем бегство в Индию, предпринятое в детстве!
Вождем всей молодой литературной Франции в эти годы был Виктор Гюго, только что ставший академиком и пэром Франции, но всё ещё не признанный старшим поколением. Дюма тоже причислял себя к романтикам. Великолепные стихи Гюго или романы Дюма, полные блеска и движения? Между этими полюсами колебалось сердце юноши.
Поль продолжал оставаться самым близким человеком, но пути братьев постепенно расходились: адвокат и моряк, черная мантия законника и шитый золотом офицерский мундир — каждый шёл своей дорогой. Часто вечерами Жюль засиживался в библиотеке, пристроившись на краю стола, по своей привычке, и исписывая мелким почерком огромные листы бумаги. Из-под его пера появлялись преимущественно трагедии в стихах, но единственным терпеливым слушателем этих произведений был Аристид Иньяр, товарищ по лицею. Кузина Жюля, Каролина Тронсон — прекрасная Каролина, «роза Прованса» — была, увы, равнодушна к его трагической музе и именовала эти произведения «торжественной замазкой». Дядя Прюдан, любитель фарсов, галльских шуток и Рабле, высмеивал молодого поэта и предлагал свою помощь, чтобы отнести эти пьесы владельцу «Театра Рикики». Только младшая кузина, Мари Тронсон, маленькая верная Мари, обливаясь слезами, втихомолку переписывала их в заветную девическую тетрадь.
…Шел последний год пребывания Жюля в лицее. Каждый день после полудня и вечерами он работал в конторе отца, и у него уже не хватало времени ни на прогулки по набережным, ни на театр, ни даже не посещение папаши Бодэна Только письма Иньяра развлекали юношу. Аристид
В апреле 1847 года Поль Верн отплыл на шхуне «Лютэн» («Домовой») на Антильские острова, в свою первую навигацию. В том же месяце Жюль Верн выехал в Париж, чтобы держать первый экзамен для получения адвокатского звания. Пироскаф доставил его до Тура, где он пересел на поезд. В те годы железная дорога ещё не доходила до Нанта. Юноше было девятнадцать лет. Он первый раз в жизни покидал родной город.
Что ждало его в Париже? Об этом он думал в полудреме, раскачиваясь на неудобной скамейке крохотного вагончика, похожего на дилижанс, поставленный на рельсы. За окнами бежали тучные поля, пышные зеленые рощи; вдали синели холмы с мягкими очертаниями и, как серебро, сверкали светлые реки Турени, Орлеанэ, Иль де Франса. Это было сердце Франции — той Франции, которую он так любил и… так мало знал.
Юность Жюля Верна совпала с удивительной эпохой — великим сорок восьмым годом, годом первого в мире восстания пролетариата и национальных революций во многих странах Европы. Это был рубеж великого века, ставшего непосредственным предшественникам нашего времени. Пока юный Жюль Верн нараспев читал стихи Корнеля, Расина, Мольера или мечтал о далеких странах, склонившись над географическими картами, вокруг него зрела революция, бушевала Франция — молодая, борющаяся, яростная, но… ещё не понятая молодым мечтателем из Нанта. Ведь для того, чтобы понять, нужно было раньше увидеть и узнать свою страну.
Воспитанный в маленьком мирке острова Фейдо и провинциального Нанта, сын строгого легитимиста 4 метра Верна и ревностной католички Софи Верн, молодой Жюль Верн очень мало знал о великой революции, которая потрясла мир несколько десятков лет назад, ещё до рождения его родителей, и чьё эхо ещё звучало на всю Францию — ту Францию, которой он не знал. Да и откуда он мог что-либо узнать о революции 1789 года? Об этом умалчивали его воспитатели и учителя, об этом ничего не говорили его учебники; об этом не принято было упоминать в кругу его семьи.
4
Легитимистами во Франции в XIX веке называли сторонников династии Бурбонов.
Страна, лежащая вокруг него и словно плывущая назад за окнами вагона, казалась ему не имеющей истории, за исключением смены королей — ведь так утверждали его учебники. За тысячу лет в ней ничего не изменилось, за исключением разве только костюмов. Правда, могучие локомотивы, увиденные им в Эндре ещё в детстве, пироскафы, тревожащие его воображение, вот эта железная дорога — с ударами колокола на каждой станции, с сигнализацией цветными флагами и огнями, с рожками стрелочников — как будто говорили о том, что, кроме дальних материков и бушующих океанов, кроме парусных кораблей, почтовых карет и дилижансов, существует какая-то неведомая ему страна. Но впечатления эти были так смутны, что юноша вряд ли смог их отчетливо сформулировать.
Молодому мечтателю открылся Париж, ещё полный сна, казалось, живущий только вчерашним днем. Таким, по крайней мере, его увидел Жюль Верн за краткие пятнадцать дней своей столичной жизни.
Жюль должен был прослушать курс права, сдать первые экзамены. И в эту поездку он даже не успел осмотреть город. В памяти лишь остался туман, обволакивающий остроконечные кровли домов с высокими фронтонами и башнями, вросшие друг в друга крыши, ажурные решетки, увитые плющом балконы, позеленевшие статуи в нишах, таинственные изображения на гербах…