Мир приключений 1957 г. № 3.
Шрифт:
— Самба, Самба! — зовешь иной раз какого-нибудь плечистого вешильщика, а он и головы не поворачивает.
И на твой крик направляется к тебе поджарый юноша, который тебе совершенно не нужен.
— Самба!
Раздосадованный, подбежишь к вешильщику, а он важно и весело сообщает, указывая на приятеля:
— Со вчерашнего вечера вот кто Самба, а не я. Я — Мнабу!..
Стократно проклинал я себя за доверчивость. Последние капли воды ушли, и нам грозила смерть в жестокой голой пустыне. Вечером шестого дня мучительнейшего пути я почувствовал, что спасения нет, что все погибло. В тоскливом равнодушии я уже решил остаться на месте, а Цезарю отдать приказ вести рабочих назад, хотя чувствовал со стыдом и страхом, что вряд ли хоть один из участников злосчастной нашей экспедиции доберется до человеческого жилья. Задремав под утро, перед рассветом я проснулся от дикого рева. Рев — раскатистый, яростный, долгий, стихая,
На рассвете, оставив лагерь под присмотром Цезаря, я один отправился дальше и с восходом солнца увидел, что впереди, на дальнем краю долины, идущей вниз и упирающейся в цепь холмов, темнеет зелень. Это открытие удесятерило мои силы. Я вернулся, поднял лагерь, и к вечеру мы были уже у подножия почти отвесных невысоких гор. Именно здесь, на последнем склоне долины, у начала подъема почвы и могла быть вода. На рассвете люди начали рыть колодец. Земля окаменела от жары, и истомленные негры работали очень вяло — кирки скользили по земле, как по льду, и еле углублялись. Чтобы ускорить работу, я сам выбил нору вбок, заложил пироксилиновую шашку, отвел людей и поджег бикфордов шнур. С диким грохотом вздрогнула земля, в воздух поднялись и медленно осели тяжелые черные глыбы, оставив густое облако пыли. Негры лежали на земле, недвижные от страха. Тщетны были мои призывы. Я побежал к месту взрыва. Дно большой воронки было сухо, но в одной стороне ее, обращенной к горе, мне показалось, что земля была рыхлой. Я ударил несколько раз киркой, потом перешел на лопату. Начался слой песка, лежавший косо и легко поддававшийся, но я был уже совершенно без сил. Вероятно, я обозлился: глубоко в песке, уже под горой, я заложил двойную долю пироксилина. И когда снова поднялся к небу громадный черный сноп, унося с собой и часть горы, из отверстия, из-под горы, хлынула вода и, извиваясь змеей, побежала под уклон.
Мы напали на подземный источник — вернее даже, на подземный водопад. Судя по тому, что напор воды был не силен, взрыв задел вершину этого водопада. Я оглянулся. Далеко во все стороны от меня, закрывая лицо руками, разбегались негры. Я оставался один со всем большим моим обозом. Я знал, что все просьбы и уговоры мои будут бесплодны, и рассчитывал только на то, что голод вернет людей к лагерю, к провиантской базе. Я с наслаждением пил звеневшую и сверкавшую, освежающую лицо ключевую воду, вымылся и потом стал подниматься на гору, потревоженную взрывом. Часа через четыре я был на ее вершине. Отсюда открывался совершенно изумительный вид. Второй склон горы был гол, каменист, полог, и ниже бежала, то низвергаясь каскадами, то разливаясь затонами, то пенясь над омутами, река необыкновенной красоты с водой такой голубизны и ясности, какой я не видел в жизни. Берега ее темнели зеленью. Это, конечно, и была та река, о которой говорили нам в поселке. Теперь мне стало ясно, что мы сбились с дороги, постепенно повернули в сторону под углом почти в девяносто градусов и несколько дней шли параллельно ей.
Больше суток я прожил в полном одиночестве. Только к вечеру второго дня показалась в кустах несмелая тень, и я услышал горячий голос Цезаря:
— Начальник, уходите отсюда! Это проклятое место, здесь живет дьявол… Негры решили скорее умереть, чем прийти сюда.
Я передал через Цезаря, что и сам хочу уйти с «проклятого» места и что завтра нам нужно будет перевалить через горы. Ночью я наполнил водой два пустых бочонка и с трудом вкатил их на место стоянки. На рассвете пришли самые храбрые из участников экспедиции и, держась все время спиною к источнику, перенесли всю кладь в сторону, откуда он не был виден. Но с каким наслаждением накинулись они на воду, с какой жадностью ее пили — она ведь была в «наших» бочонках, совсем не «та», страшная вода, рожденная дьяволом!
Когда к вечеру, сделав широкий круг, мы перевалили холмы и открылась река, на лицах моих спутников отразился новый ужас — несомненно, что я в союзе с дьяволом пустил по котловине и эту воду.
Мы начали спускаться. Впереди вздымались облака водяной пыли. Подойдя к воде и оглянувшись, я из всего отряда увидел лишь несколько человек. Но лица и этих смельчаков были сумрачны; люди не смотрели мне в глаза, отворачивались. По гребню горы сидели на корточках остальные, делая мне руками и головами отчаянные знаки. Когда мы подошли к самой воде, около меня остался только один Цезарь, но и он умолял меня уходить.
— Там дьявол, там смерть! — кричал он мне за шумом воды. — Ты сам видел, как эта вода родилась из огня. Ты умрешь здесь!.. Идем отсюда! Цезарь тебя любит, но Цезарь тоже не хочет умирать… Тебе совсем не надо умирать, ты делаешь добро нашим людям!
Никакие
В тот злополучный переход немало страху набрались мои черные спутники. Согласно плану, довольно долго пришлось идти именно вдоль реки. Одно время стояли мы здесь около недели. Я спал неизменно у самой воды, где было свежо, но ничто не убеждало негров — я, союзник дьявола, мог делать все что угодно в полной безнаказанности; им же лучше было держаться подальше от «воды, рожденной огнем».
Там, у реки, я как-то дал суточный отдых рабочим, а сам отправился удить рыбу. Мой верный друг Цезарь шел со мною. Река шумела внизу, под крутым, как крепостная стена, обрывом — метров в десять. Я отпустил Цезаря, обогнул стену и подошел к воде. Прямо перед собой на незначительной глубине я вдруг увидел сома. Вода была прозрачнее стекла, сом стоял неподвижно. Я выбрал самую сильную, сорокакилограммовой крепости лесу длиной в пятьдесят метров и закинул наживку. Вода слегка относила ее, я тянул назад, подергивал перед самым носом громадной рыбы. Сом лениво стоял на месте, чуть шевелил усами — видимо, был сыт и дремал. Наконец, словно желая от меня избавиться, он проглотил добычу. Крючок уколол его — он дернулся в сторону. Я отпустил жерлицу и начал его водить.
Я с детства много занимался рыбной ловлей, которую вообще предпочитаю охоте. Думаю, что мало найдется в мире мест, столь изобилующих самой разнообразной рыбой — хотя, конечно, и мало похожей на нашу, европейскую, — как там: в Судане и Сенегале. В этих местах я уже давно считаюсь одним из неплохих рыболовов.
Тогда эта встреча была впервые. Сома надо ловить особенно. Нельзя подсекать его сразу: он. может изрыгнуть крючок. Наконец, можно просто вырвать кусок его рыхлого мяса, и он уйдет. Я бежал за ним по всему берегу, отпустив леску на всю длину. Увлекшись, я не заметил одного из своих соседей. На другом берегу реки, в этом месте мелкой, стоял гиппопотам и, казалось, с любопытством наблюдал за моими хлопотами. Огромное чудовище в четыре тысячи килограммов весом было совсем рядом. Я видел его сплющенную голову, маленькие глаза и напряженность его устремленного вперед могучего тела и почти слышал его дыхание. Наспех забросив две петли лесы за камень, я кинулся бежать.
Действия мои были почти непроизвольны, я просто испугался величины зверя. Конечно, гиппопотам считается мирным животным, но кто скажет: какая фантазия может прийти в эту огромную голову? Уйти от него невозможно хотя бы потому, что как уйти на двух ногах от четырех?
Я все же выбрался наверх и с обрыва посмотрел на реку. Зверь, ломая заросли, уходил. Я осторожно вернулся. Леса лежала слабо. Сом — почти черный, мшистый — был совершенно измотан. Я легко вытащил его на берег. В нем оказалось больше тридцати килограммов веса. Мы приготовили из него отличное блюдо и славно попировали в тот вечер.
ТРОПИЧЕСКАЯ ФАУНА И ФЛОРА
Рыбная ловля и до сих пор большая моя отрада в скитаниях по Черному материку. В Сенегале и Гвинее водятся интереснейшие породы рыб. Очень вкусна та, за которой охочусь я чаще всего, — «капитан», из породы лососевых, с малым количеством костей и жирным белым мясом. Есть рыба «шар», она же «тамбур» — барабан, тело которой вытянуто по вертикали. У нее гуттаперчево-растяжная кожа. Рыба эта от злобы или страха при виде опасности или если ее начинают в бассейне дразнить, раздувается почти в точный шар. «Шар», сердясь, иногда издает звуки, похожие на барабанную трель. Есть рыба с ядовитыми плавниками. Одна такая, выбросив верхний плавник со скоростью выстрела, чуть не отхватила мне однажды пальцы, и я полчаса плясал от резко вспыхнувшей острой боли и не мог удержаться от крика. Боль кончилась так же мгновенно, как и началась. Существует много пород электрической рыбы, и как-то удар небольшого ската швырнул меня метра на два в сторону на землю. Смешна рыба, тоже род ската, пелия — у нее огромная усатая голова, а туловище чуть не уклейки. Тянешь, волнуешься, думаешь: вот добыча! — а вытаскиваешь одну нелепую громадную голову. Есть и еще одна интересная рыба — она бьет хвостом по воде с такой силой, что, подходя к реке, отчетливо слышишь сухую, частую револьверную стрельбу. Эта рыба почти сплошь состоит из одного губчато упругого хвостового мускула, совершенно безвкусного.