Мир приключений 1957 г. № 3.
Шрифт:
— Ничего не поделаешь, — сказал негоциант. — Я продал слониху. И она поплывет в Европу.
— Так пошлите и меня вместе со слонихой! — вырвалось у Джан Мамада. — Хоть за сорок морей!
— Там и без тебя найдется, кому сторожить ее. Ну, поторапливайся — скоро пароход отойдет! Приказчик выдаст тебе еще и халат, — добавил на прощанье хозяин.
Приказчик тронул за плечо Джан Мамада:
— Так, значит, завтра отыщешь меня в отеле «Паюс пилгрим».
Ломая английский язык, он так называл гостиницу «Благочестивый паломник».
Вход в туннель был
Джан Мамад не двигался с места.
— Как же мне без нее?… — тихо бормотал он, разводя руками.
Снова раздался сверху продолжительный гудок и после него два коротких.
К Джан Мамаду подошел высокий, худощавый матрос, загорелый до черноты.
— Ну, пойдем, приятель, — обратился он к нему на языке урду. — Чтобы остаться на пароходе, нужно купить билет. А столько денег у тебя не найдется. И хозяин не хочет платить за твой проезд. — Он поднял с палубы ослиную шкуру и сунул ее в руки Джан Мамаду. — Ну, пойдем, я провожу тебя по трапу, пока его еще не убрали.
Матрос взял Джан Мамада под руку и повел к борту.
— Постойте!.. — вдруг выкрикнул Джан Мамад и остановился. Он вернул ослиную шкуру матросу и обернулся к слонихе, которая делала попытки освободиться от цепей. — Отдайте ей эту шкуру! Ей будет очень тоскливо без шкуры!
Матрос с недоумением глядел на него.
— Я знаю, что говорю! — продолжал настаивать Джан Мамад. — Положите шкуру возле нее!
— Заберите у него шкуру! — сказал матросу негоциант, с беспокойством поглядывавший на слониху. — Без этой шкуры она еще, пожалуй, сорвется с цепей.
Трап был поднят тотчас же, как только Джан Мамад очутился на пристани. В третий раз его оглушил гудок, и ему показалось, что земля, на которой он стоял, стала медленно отдаляться от парохода. Потом он увидел два катера, которые тащили пароход за нос и корму.
Через борт перегнулся высокий, худощавый матрос.
— Эй, приятель! — позвал он, стараясь перекричать разноголосые выкрики провожающих и показывая Джан Мамаду ослиную шкуру. — Судовой врач не позволил держать на пароходе эту шкуру! Говорит, в Европу заразу привезем!.. Лови ее!
Он размахнулся и бросил ее на пристань.
В толпе послышался смех.
Тут Джан Мамад что-то вспомнил. Он запустил руку в карман и вынул несколько кусков сахару — весь свой дорожный запас.
— Эй, добрый человек! — закричал он матросу. — Да будет дорога тебе без забот!.. Возьми сахар! Корми ее каждый день по кусочку после полуденной молитвы!
Но размах старческой руки был недостаточно силен, и куски сахара, не долетев до борта, попадали в воду.
Катера продолжали выводить пароход из гавани.
— Это ничего, что сахар упал в воду, — сказал Джан Мамаду в утешение стоявший рядом оборванец. — Тому, кого провожают, всю дорогу сладко будет ехать. И бурь не будет.
Толпа провожающих постепенно разошлась. На пристани остался один Джан Мамад. Он еще долго стоял здесь, пока сверканье белого парохода не растаяло вместе с дымом
Вечером в портовой курильне опиума, находившейся позади прачечного заведения, на ослиной шкуре лежал Джан Мамад и курил. Он заказал себе банг.
Хозяин курильни при тусклом свете керосиновой лампочки с закопченным стеклом обходил деревянные нары. Он показывал лежавших на них клиентов какому-то европейскому туристу с фотоаппаратом через плечо.
От смешанных паров опиума и дыма банга лицо у туриста было бледно и на лбу выступила испарина.
После нескольких затяжек Джан Мамад лег на живот и уперся локтями в шкуру. Он тихо бормотал, покачивая головой:
— Ох, Ситора! Хоть ты и большая и сильная, а человек сильней тебя. Вот возьми, к примеру, моего хозяина. Он богат и силен. А сильный человек все может сделать. Ох, Ситора, худо мне без тебя! Ох, Ситора!..
Джан Мамад тяжело вздыхал, роняя крупные капли слез на ослиную шкуру.
— Кто этот человек? — спросил турист у хозяина курильни, остановившись против Джан Мамада.
— Не знаю, — ответил тот. — Много здесь ходит всяких бродяг, воров и картежников.
Он прислушался к бормотанью Джан Мамада:
— Это афганец, саиб.
— Что же он говорит? — продолжал интересоваться турист.
— Он, должно быть, влюбленный, — объяснил хозяин курильни. — Знаете, бывает такая разбитая любовь. Он плачет и часто повторяет имя Ситора. У афганцев это женское имя означает «звезда».
Турист достал из бокового кармана блокнот и стал что-то записывать.
Джан Мамад отыскал гостиницу, где останавливались благочестивые паломники, когда уже солнце накалило улицы.
Он оставил перед входом свои старые калоши и, покачиваясь от не прошедшего еще ночного опьянения, вошел в просторный вестибюль. К нему по лестнице спустился приказчик с накинутым на плечи новым сатиновым халатом. Он уселся в бамбуковое кресло против электрического веера, чтобы его обдувало прохладной струей, и протянул Джан Мамаду мешочек, опечатанный сургучом.
— Вот твое жалованье, — сказал он. — Хозяин сам опечатывал кошелек.
Джан Мамад пересчитал деньги. Их оказалось столько, что едва хватало добраться по железной дороге до Шикарпура.
— А где же обещанный халат? — спросил Джан Мамад, глядя на синие горошины нового халата приказчика.
— Хозяин перед отъездом раздумал дарить его, — ответил приказчик. — Он сказал: «Хватит ему и того, что я заплатил за изжеванную чалму».
Джан Мамад направился к выходу.