Мир приключений 1957 г. № 3.
Шрифт:
Содержатель караван-сарая приподнял крышку сундука, где хранились лепешки, вытащил из него на ощупь зачерствевшую и позвал мальчика.
— Это тебе за дрова, — сказал он, подавая ему лепешку.
Мальчик поспешно спрятал ее себе под рубаху.
— Ты уже засыпал солому в ослиную кормушку? — спросил у него содержатель караван-сарая.
— Только что, — ответил мальчик.
— Гони прочь ослицу от кормушки. Теперь пусть ее кормит постоялец.
Мальчик подвел ослицу к Джан Мамаду.
— Дяденька, — спросил он, — вы купили ее?
— Купил… — проронил
Мальчик достал из-за пазухи подаренную ему лепешку, отломил половину и накрошил ее себе в подол рубахи. Потом поднес подол к морде ослицы, как торбу. Пока ослица подбирала хлебное крошево, он пугливо оглядывался в сторону хозяина.
Джан Мамад, закончив сборы, торопливо привязал к шее ослицы веревку и повел ослицу со двора.
Слониха пошла за ней, положив хобот на ее круп, как слепец, доверчиво кладущий руку на плечо поводыря.
Мальчик хотел выбежать за ворота, но его окликнул хозяин.
Городской голова не обрадовался возвращению в Кабул слонихи. Виновником случившегося он считал Джан Мамада, и это его роднило во взглядах с уездным начальником. Однако между ним и уездным начальником наметились и расхождения, касавшиеся размера причиненных купцу убытков от порчи шерсти. Городскому голове казалось, что одного жалованья Джан Мамада было бы достаточно для возмещения всех убытков, и он послал уездному начальнику письмо с быстротой, значительно опережавшей те письма, которые он посылал в ответ на заявления просителей. Он требовал от уездного начальника возвращения всего дохода, полученного от парома со слоновьей тягой, хотя и знал заранее, что вместо денег ему будет прислана длинная опись понесенных купцом убытков, заверенная печатью местного судьи.
В свою загородную усадьбу городской голова больше не пустил слониху. Он выбрал для нее место за колючей проволокой некогда укрепленного лагеря, где еще сохранились остатки гарнизонной конюшни с массивными воротами.
Слониха по-прежнему оставалась на попечении Джан Мамада. Но теперь у Джан Мамада прибавился и нахлебник, на содержание которого муниципалитет не отпускал ни одного гроша. Таким образом, ему приходилось кормить ослицу на собственное жалованье, так как слониха ни за что не хотела расставаться с ней.
Стояли теплые осенние ночи, и Джан Мамад спал во дворе под навесом, на своей походной кровати. Только теперь заплатанную парусину он покрывал не ковриком, а рогожей.
К тому времени в Кабуле начали прокладывать к королевскому дворцу широкую улицу Дар-уль-Аман, и городской голова приказал запрягать слониху в каток для выравнивания щебня. Каток был сделан из ствола векового платана и был так тяжел, что для этой работы пришлось бы нанимать с полсотни чернорабочих.
Ситора
Джан Мамад оставлял ослицу на обочине дороги в том месте, где работал, и ослица никуда не уходила. А слониха, волоча за собой скрипучий каток, изредка останавливалась возле нее, чтобы обнюхать или почесать себе кончик хобота о ее бок.
Однажды выдался жаркий день. В застоявшемся пыльном воздухе едва заметно плавала паутина. Из огромного котла, где дымился асфальт, разливался удушливый запах.
Ослица, как обычно, стояла на солнцепеке и отмахивалась ушами и хвостом от вялых осенних мух.
Джан Мамад, начавший работу с восходом солнца, от усталости шаркал ногами, не поспевая за шагом слонихи. Он с нетерпением ждал, когда муэдзины призовут верующих на полуденную молитву, чтобы передохнуть и позавтракать лепешкой с ягодами придорожной шелковицы.
Поравнявшись с ослицей, Ситора остановилась, забросила себе на спину горсть пыли, а затем посыпала пылью облысевшую спину ослицы. Пыль, медленно оседая, покрыла вспотевшее лицо Джан Мамада и запорошила ему глаза. Джан Мамад почувствовал, как гневная муть подступила к горлу, вызывая легкую тошноту. Он поднял булыжник и шагнул к ослице.
И тут ему вспомнился мальчик в караван-сарае, который упрашивал его: «Дяденька, не бейте ее. Она не виновата».
Джан Мамад отвернулся от ослицы, разжал кулак и бросил булыжник под каток, который с тягучим скрипом уже потащила слониха.
За поворотом улицы послышался сигнал, и показался автомобиль. Автомобиль мчался на караван ослов, навьюченных речной галькой. Сигнал вспугнул караван, и ослы побежали. Когда автомобиль стал настигать их, они пустились вскачь, не сворачивая в стороны и вытряхивая из мешков гальку. И галька сыпалась на дорогу каменным градом.
Автомобиль продолжал мчаться, не сбавляя скорости. В нем ехал городской голова. Ослы проскакали галопом мимо Джан Мамада и плотной лавиной увлекли за собой одиноко стоявшую ослицу.
Когда клубы пыли, оставленные автомобилем, рассеялись, Джан Мамад увидел ослицу, лежавшую на дороге. Судорожно брыкая воздух копытами, она делала попытки встать.
Джан Мамад помог ей подняться. Должно быть, автомобиль сильно задел ее, потому что кожа на левом боку и бедре была ободрана полосами. Ослица дрожала, приседая на задние ноги.
Слониха обнюхала ее раны и стала осыпать их пылью. Джан Мамад отвел ослицу в тень придорожного дерева и вернулся назад.
— Ну, трогай! — сердито приказал он слонихе.
Поворачивая ее за ухо, он поглядел в ту сторону, куда скрылся автомобиль, и сплюнул.
В этот день Джан Мамаду показалось, что Ситора работала лениво и все норовила подойти к тому дереву, где стояла ослица. Поэтому он еще до захода солнца выпряг ее из катка. Однако домой Джан Мамад вернулся поздно, так как ослица сильно хромала и часто надолго останавливалась.