Мир приключений 1961 г. №6
Шрифт:
Неподалеку клокотала вода. Потом раздалось протяжное фырканье, будто какое-то огромное животное шумно вздыхало, всплыв на поверхность.
Подлодка! И где-то очень близко. В тумане трудно ориентироваться. Но, вероятно, рядом за мыском. Усов — вполголоса:
— Боцман, к пулемету! Людям гранаты, автоматы разобрать!
Он поспешно взобрался на берег, пробежал по траве, прячась за деревьями.
Да, подлодка. В туманной мгле видно лишь постепенно увеличивающееся, как бы расползающееся, темное пятно. Вот вспух над водой горб —
Лязгнули челюсти. Это открылся люк.
Длинная пауза — и вспыхнули два красноватых огонька. На палубе закурили.
Потом Усов услышал голос, очень странный, лязгающий:
— Сейчас без пяти пять. Как видите, я точен. Он должен прибыть ровно в пять.
Второй голос — с почтительными интонациями:
— Прикажете включить огни?
— Нет. Его сопровождают опытные лоцмана. Мыс и остров указаны точно.
— Я думал, в такой туман… Молчание.
Усов знал немецкий. В 1936 году, учась в училище имени Фрунзе, он усиленно просился в Испанию — даже нанял с этой целью репетитора и зубрил язык по ночам. Известно было, что на стороне Франко дерутся гитлеровские моряки. Курсант наивно надеялся, что при отборе кандидатов он получит преимущество, как отлично знающий немецкий язык.
В Испанию его не послали. Знание языка пригодилось только сейчас.
На подлодке снова заговорили. Обычно в шхерах слышно очень хорошо. Слова катятся по воде, как мячи по асфальту. Но в эту ночь мешал туман. Целые фразы безнадежно глохли, застревали в клочьях тумана.
Многого Усов поэтому не улавливал, — несмотря на отличное знание языка.
Сейчас речь как будто бы шла о Ленинграде, который подводники называли Петербургом. Наряду с ним упоминался и Сталинград. Можно было догадаться, что падение Сталинграда ставят в зависимость от скорейшего падения «Петербурга».
— Фюрер очень недоволен задержкой…
— Учтите также настроение наших союзников… Не доверяю этим финнам…
— Помните секретный приказ: «Город Петербург, как не имеющий в дальнейшем экономического и административного значения, должен быть разрушен и сравнен с землей?»…
— Тише! Не забывайте, что мы находимся в расположении наших союзников…
Дальнейшее начисто ускользнуло от Усова, потому что собеседники стали говорить еще тише.
Он лихорадочно соображал: что делать?
Вражеская подлодка покачивалась на воде примерно в двадцати-тридцати метрах от берега. Усов отдал должное осторожности немецкого подводника. Тот искусно удерживался на месте ходами, не приближаясь к берегу, чтобы не повредить горизонтальные рули.
И все же двадцать-тридцать метров было слишком близко для него, потому что на берегу находился он, Усов.
Что стоило ему вызвать сюда свою команду и забросать вражескую подлодку гранатами, обстрелять из автоматов, наконец ринуться на абордаж, — полузабытая форма морского боя?
Но тогда уж не уйти из шхер. Атаковать
Если бы Усов знал об этой подлодке все, что впоследствии удалось узнать о ней, возможно, он так и сделал бы.
Сейчас взял верх здоровый инстинкт самосохранения.
Это потом будет Усов клясть себя, горько жалеть, что не пожертвовал собой, не обрушил ливень гранат на проклятую подлодку. В настоящее время Усов целиком поглощен разведкой, даже не очень анализирует услышанное, весь как бы превратился в одно большое, чутко настороженное ухо.
Ему почудилось слово: «голод».
Один из собеседников сказал, подавляя зевок.
— Он тоже служит по департаменту голода?
— Есть разве такой департамент?
— О, это шутливое название. Господин обергруппенфюрер любит пошутить.
— Со мной он шутит плохие шутки, — с неожиданно прорвавшимся раздражением лязгнул голос. — Сейчас пять двадцать две. Я жду уже двадцать две минуты!
Опять молчание.
Из слоев тумана, булькающего, струящегося, невнятно бормочущего, выскочили. как пузырьки, два слова: «Заинтересован… Дюпон»… Но Усов не мог бы поручиться за то, что это действительно «заинтересован» и «Дюпон». Возможно, он ослышался.
Он напряг слух, подполз к самому краю обрывистого берега, но ему помешали.
Сзади кто-то осторожно тронул его за плечо.
— Это я, Дронин, — услышал он шепот над ухом. — Боцман прислал. Не будет ли приказаний? Светает.
И впрямь — уже светало.
— Светает! — лязгнуло из тумана. — Пять тридцать! Этот обергруппенфюрер не хочет считаться с инструкцией.
— Да, он запаздывает.
— Безбожно запаздывает. О чем он думает? Я всплываю только ночью — даже здесь, в шхерах. Он должен был бы знать это.
Второй голос сказал что-то насчет глубин.
— Конечно, — раздраженно подтвердил первый. — В четырех местах нам придется всплывать и идти на виду у всех шхерных ротозеев. Кроме того, есть русская авиация.
Один из собеседников, вероятно, польстил другому, потому что там, в тумане, раздался самодовольный смешок.
Потом Усову почудились слова: «Летучий голландец» и «река крови».
— Река крови, — сказали из тумана, — за ним, за его винтами… «Летучий голландец»… стоит трех танковых армий.
Несколько неразборчивых слов и ответ:
— Так сказал фюрер… Подлодка для особых поручений… Где «Летучий голландец», там война получает новый толчок…
Усов и Дронин обменялись быстрыми репликами:
— Моторы?
— В порядке.
— Подлодка мешает, понял? Боцману передай: она уйдет, мы за ней.
В шхерах было уже совсем светло. Усов внимательно рассматривал покачивающуюся посреди протоки большую подлодку типа рейдер, но с некоторыми особенностями силуэта. Так, козырек ее боевой рубки резко выдавался вперед, а на носовом барбете не было орудия.