Мир Приключений 1965 г. №11
Шрифт:
— Ну, давай руку! — Он чуть подогнул ноги, готовясь к прыжку.
Я сказал:
— Ничего у вас не выйдет, я этот прием знаю. Можете только получить нож в бок.
Он оперся руками о колени и покачал головой.
— Нехорошо не верить честным намерениям.
Теперь он замышлял что-то новое, хотел припомнить какой-то незнакомый мне прием. Я сказал:
— Если вы прыгнете, то нож войдет вам в брюхо.
Он усмехнулся:
— Ты не терял времени на “Орионе”. Но что же мы будем делать? Вот так стоять по целому дню?
— Как хотите. Но если вы нападете, то пощады не будет. Это знайте!
— Хорошо,
— Пируйте один. — Я подошел к палатке и сорвал ее с кольев, взял и “одеяло”.
— Ты уходишь? — спросил он, и желваки заходили на его скулах. — Чем тебе не нравится это прелестное место?
— Тем, что вы здесь.
— Окончательный разрыв?
— Да! И попробуйте только сунуться на мою сторону!
— Так, так… — Он стал ругаться, угрожать.
Посматривая на него, я сворачивал парусину.
Ласковый Питер передохнул, помолчал и сказал с возмущением:
— Но мне будет холодно ночью! Вдруг пойдет дождь.
— Не мое дело, — сказал я и швырнул ему “одеяло”. Удалялся я от него, переполненный гордостью и радостью
победы. Как бы я хотел, чтобы дядюшка Ван Дейк видел наш поединок!
ПОД ЧУЖИМИ ЗВЕЗДАМИ
Как хорошо мне было шагать по берегу океана, держа в одной руке палатку, в другой бамбуковый шест, найденный мною для остроги. Возле воды песок был влажный, утрамбованный волнами, и кусочки коралла и острые обломки раковин не резали подошвы моих босых ног.
Солнце давно перевалило через атолл и готовилось опуститься в синюю воду. Я спешил уйти подальше от своего первого лагеря и выбрать место для ночлега. Мне очень хотелось есть, надо было сорвать пару кокосовых орехов, до того как солнечный диск коснется воды. В тропиках почти не бывает сумерек. Скроется солнце, запылает небо алыми и золотыми красками. Небесный пожар быстро гаснет, воздух сереет, будто все предметы заволакивает дымкой, зажигаются звезды, и внезапно наступает черная тропическая ночь.
Чтобы как-то излить радость победы, все еще бурлившую во мне, я стал насвистывать залихватский мотив песенки, которую в веселые минуты распевал Чарльз, аккомпанируя себе на банджо. Песня была про жестокого капитана, с которым расправились моряки. Все, что в ней говорилось, как нельзя лучше отвечало моему настроению, и я запел:
Много раз плясали мы на рее С пеньковым галстуком на шее. Пусть теперь попляшет он, ребята Вздернем мы сегодня старого пирата!Перед самым моим носом просвистел орех и шлепнулся о песок. Я отскочил и поднял голову: из кроны пальмы вылетел второй орех и упал рядом. Орехи были недозрелые, с темно-зеленой корой, такие сами не падают. Кто же их срезал? Именно срезал! Я видел, что срез на толстой плодоножке был косой и гладкий.
Опять сердце у меня застучало тревожно и радостно: “Неужели еще кто-то спасся?”
Я стал кричать какую-то
Наконец показалось и существо, швырявшее орехи. Оно поспешно спускалось вниз головой по наклонному стволу пальмы. Это был краб — кокосовый вор, точь-в-точь как тот, что повстречался мне утром. Подняв пару орехов побольше, довольный, что не надо взбираться на пальму, я пошел дальше и скоро выбрал место для ночлега.
Для лагеря мне приглянулось местечко в кустарнике. Отсюда хорошо был виден противоположный берег лагуны. Солнце, коснувшись краем воды, казалось, все свои лучи направило на Ласкового Питера; он сидел на глыбе коралла и ритмично поднимал и опускал руку. Над водой разносились глухие удары.
Это он готовит ужин. И мне стало весело, когда я представил себе, как он, размочалив кокосовый орех, будет есть кашицу, смешанную с волокном.
“Вот что значит всю жизнь сидеть на чужой шее и получать все готовенькое”, — думал я, срезая ножом макушку у своего ореха. В нем оказалась мякоть, напоминающая вкусом яблоко.
Песок был теплый. Бамбуковой палкой я легко вырыл углубление, расстелил в нем парусину и разлегся, глядя в потемневшее небо. Там между лохматых, медленно покачивающихся крон пальм вспыхивали, как светильники, крупные разноцветные звезды. Посвистывал никогда не отдыхающий пассат, на той стороне лагуны урчал прибой. Пищали крысы. Краб волочил по песку орех к своей норе. Глаза у меня слипались. Я уснул, как провалился в бездонную яму.
Проснулся я от холода. Было, наверное, не меньше двадцати градусов по Цельсию, но за месяцы моих скитаний в тропиках я привык к жаркому солнцу, и теплая ночь казалась мне прохладной. Завернувшись поплотней в парусину, согрелся, но сон больше не шел ко мне. В голову полезли безотрадные мысли, навеваемые темнотой и одиночеством.
Прямо над головой у меня горел Южный крест. В тропиках звезды кажутся необыкновенно большими. Млечный Путь был похож на барьерный риф, о который разбиваются невидимые волны, и брызги от них горят и переливаются на черно-синем океане. Но это были чужие звезды, чужое небо. Как мне хотелось в ту ночь увидеть наше русское летнее небо, когда на нем всю ночь тлеет заря и оно само и голубое и нежно-зеленое, а звезды какие-то особенные, подмигивающие, теплые и ласковые.
Последний раз я видел такое небо, когда был с ребятами в ночном. Мы пасли одного-единственного коня, которого удалось уберечь от гитлеровцев. Днем мы его держали в ельнике, а ночью выводили на луг к речке, спутывали, и наш Громобой наедался до отвала сочной травы. Сеня Лягин, Петя Козлов и я коротали ночь возле крохотного костра в густом ивняке, делясь новостями. Шел третий год войны, я тогда уже немного знал немецкий язык и подслушивал разговоры немецких солдат о положении на фронтах. Сеня был связным у партизан, и когда возвращался из леса, то передавал нам выученные наизусть сводки Советского Информационного Бюро.